— Если бы! — тоже загорячилась Вера. — И у нас всего хватает! То мне вдруг объявляют, что этот материал «не созвучен», был уже утвержден и «созвучен», но кто-то решил перестраховаться. И потом: балерину не пошлют строить корабли, а искусством может руководить любой — все в нем понимают.
— Начальством всегда недовольны, — посмеивался Глеб. — Таков уж его, начальства, удел. По себе знаю.
Промелькнули три дня. В последний день, оставшись одна, Вера села и попыталась разобраться в своих ощущениях: она понимала, что любит Глеба, во всяком случае раньше ни к кому такого чувства не испытывала. Расставаться с ним на неопределенное время было грустно, но и оставаться в его доме не хотелось, ей было холодно в нем. Стерильная чистота, беспощадный порядок угнетали ее, отталкивали. А ведь на каждом доме есть отпечаток личности хозяина. «Просто мне непривычно, — успокоила она себя, — Павел — неряха, Глеб — педант, к этому сразу трудно привыкнуть. И все-таки, если мы когда-нибудь будем вместе, жить нужно у нас», — решила она. И улыбнулась, представив себе Петьку в квартире Глеба.
Петька пошел в отца. По утрам неизменно раздавалось его шипенье: «У, гад!» Это значило, что он не может найти учебник, носок, ботинок, и Вера знала, что искать их бесполезно, они обнаруживались потом в самом неподходящем месте.
«Вот-вот! — подумала она. — Пусть Глеб возьмет его в руки». И тут же остановила себя: «Размечталась!»
Несмотря на явную влюбленность, Глеб не заговаривал о возможности совместной жизни, ограничиваясь тем, что строил планы будущих встреч и летнего отдыха.
Он просил ее быть хозяйкой, всем распоряжаться, а она находилась в постоянном напряжении и все у нее валилось из рук.
Когда он возвращался с работы, то не позволял ей ни до чего дотрагиваться, все делал сам.
— Посиди спокойно, — ласково говорил он, — тебе дома хватает.
Но ей казалось, что это продиктовано не столько желанием дать ей отдых, сколько опасением, что она сделает не так, не по его.
Он был нежен, необыкновенно внимателен, а она чувствовала себя гостьей. Любимой, желанной, но гостьей.
Потом ее удивило, что телефон все время молчит. Неужели у него нет друзей, знакомых? Что это — замкнутость? Нелюдимость? Стремление к одиночеству? За все эти дни было два-три деловых звонка, не считая той женщины.
Вера долго сомневалась, сказать ли о ней. Боялась показаться мелочно-ревнивой, но потом решила: пусть все будет ясно. Она была уверена, что он не солжет, и вчера, как бы вспомнив, небрежно сказала:
