Так они и сидели — случайные попутчики, помогающие друг другу коротать длинный путь. Их разделял только столик, но Вере расстояние казалось огромным — чужие люди, неизвестные друг другу жизни.
Глеб Сергеевич поставил бокал и, посмотрев Вере в глаза, негромко спросил:
— Открыть карты?
— А есть что открывать? — удивилась Вера.
— Я связался с администратором Филармонии, выяснил, когда и как вы уезжаете, и заказал билет в тот же вагон. Вот какие бывают случаи!
Вера испугалась, обрадовалась, растерялась… Что ответить? Превратить в шутку? Невозможно! Он смотрит пристально и серьезно. Спросить, почему он это сделал, глупо, опасно… Расстояние между ними ощутимо сократилось.
— Какое у вас живое лицо, — медленно проговорил он, — и слов не нужно, все понятно.
— Что именно? — напряженно спросила Вера.
— Не знаете, как реагировать? А никак! Просто информация. К разговору о случаях. Я все равно должен был ехать в Ленинград, правда мог это сделать несколько позже, но решил поехать с вами.
Вера почувствовала облегчение, но и некоторое разочарование. А Глеб Сергеевич стал расспрашивать о том, что сейчас следует посмотреть в Ленинграде, и разговор вошел в прежнее спокойное русло. Когда они вернулись в вагон и вошли в купе, Глеб Сергеевич спросил, не утомил ли он ее. Не хочет ли она отдохнуть? Вера энергично запротестовала, и он остался.
Темнело. В купе было уютно, тепло. Вере стало так хорошо, как давно не было. Он внимательно смотрел на нее, и глаза у него были добрые.
— Что? — ласково спросила Вера.
— Честно говоря, — усмехнулся он, — не ожидал, что вы так растеряетесь. Я полагал, что такой красивой, избалованной вниманием женщине не в диковину глупости, из-за нее совершаемые, — тщательно выговорил он.
Это она-то избалована вниманием! В самое больное место попал! Ломовая лошадь, вот она кто! Он не представляет себе ее жизни! Она работает, как вол, мул (сгоряча она забыла, кто из них трудяга), ее душит быт, некогда даже посидеть с книгой! Она читает за едой, в транспорте, ночью. И еще нужно постоянно быть в форме — публике нет дела до того, что она таскала тяжести, мыла посуду, чистила картошку. А ответственность? За все и за всех! Ничего не упустить! Все предусмотреть…
В ней открылся какой-то клапан, и она говорила, говорила, не заботясь о впечатлении, которое производит, стараясь сама разобраться в своих трудностях, иногда останавливая себя: «Нет, это я преувеличиваю», — пытаясь честно передать то физическое и нравственное напряжение, в котором живет.
