Креативный директор «Киллалон Фицпатрик» на пару дней приехал в Лондон, чтобы провести собеседование. Телефонный разговор, давший старт снежному кому событий последующих трех лет, имел место в шумной прихожей старого французского фермерского дома в Дордони под гавканье собак и завывания мистраля, который сотрясал окна, пытаясь проникнуть внутрь. Я не имел представления, как он выглядит, и голос его звучал с освежающе американским акцентом. Словно один из моих друзей позвонил, чтобы снять напряжение.
Ароматы готовящейся еды витали вокруг, и, должно быть, это заставило меня в большей степени почувствовать себя как дома, чем я имел на то право, поскольку я предстал перед этим американцем этаким ирландским Джимми Стюартом – только с половиной его роста и таланта. Это было как раз то, что ему требовалось. Он практически влюбился в меня. Извинился за городок Сент-Лакруа в штате Миннесота, предупредив, что это не Лондон и не Лос-Анджелес. Сказал, что в Сент-Лакруа зимой становится «довольно холодно», но не настолько плохо, как об этом болтают. Там можно купить дом у озера.
Он считал, что по возрасту я подхожу для этого места. Мне было 34 года. В их агентстве работает немало чудесных леди. Он уверен, что я буду пользоваться популярностью. Сутенер. Однако в то время я для этого дозрел. Конечно, я любил Лондон, но мне было скучно. Я добился наград, я преуспел. Настала пора для чего-то нового.
Я сказал ему, что мне по фигу, что там холодно, потому что я в любом случае только и делаю, что работаю. У них ведь есть отопление, правда?
Я извинился перед ним за то, что не курю и не пью, зная, что это приведет его в восторг, поскольку американцы нервно относились к славе британских креативщиков как горьких пьяниц. Это плохо воспринималось в корпоративной Америке.
Вдобавок сообщил ему, что сейчас я как раз в том возрасте, когда пора задуматься о женитьбе. За этим последовала долгая пауза, которую вполне удовлетворительно можно было объяснить тем, что сейчас он триумфально лупит кулаками воздух и поправляет одежду, прежде чем ответить. После этого он начал говорить как человек, знакомый мне тысячу лет, отказавшись от использования сослагательного наклонения в пользу будущего времени.
Моего будущего.
Хедхантер позвонила в понедельник.
– Грэм сильно к вам проникся, – сказала она, потом начала употреблять такие слова, как «виза» и «увольнение», которые я только приветствовал.
Все это происходило в присутствии партнера-копирайтера, сидевшего прямо передо мной. Я взял в привычку высовывать голову с телефоном из окна, чтобы получить видимость уединения.
