Я отвернулся и мрачно уставился на зеленый двухэтажный корпус клуба, окруженный цветущей сиренью и кустами недозрелого крыжовника. Июнь. Глубоко вдохнул цветочный запах, чувственные восприятия в армии становятся глубже и насыщеннее. Понимаешь, какими важными становятся мелочи, на которые раньше не обращал внимания.
— Товарищ старший сержант, а в чем заключается наша служба? — донесся голос Хвалея.
— Ты что, боец, до сих пор не понял?
— Никак нет.
— В служении Родине, салага. — Маркулис выстрелил окурком в сторону плаката: красная женщина тревожно простирала к нам руки, черная надпись лаконично гласила: «Родина-мать зовет».
— И куда она зовет, — пробормотал Димка.
— Не нравится мне, — промычал Губа.
— Тебе никогда ничего не нравится. Вчера я записал одно интересное изречение, — Гнеденок зашелестел страницами блокнота. — Вот, услышал от алычи Кавказа. «Да, я принципиальный, но не дебил».
Мы рассмеялись. Маркулис подозрительно посмотрел в нашу сторону.
— Так, бойцы, перекур закончен. Строиться на обед.
— Товарищ старший сержант, а вечером, какой фильм будет? — спросил Рыжков.
— Кинокомедия — «Иван Васильевич меняет профессию».
— А новые фильмы бывают? — недовольно протянул Губа.
— Радуйся тому, что есть, — ответил Кирилл.
— Смирно. На праа-во! Шаа-гом марш! С песней, по жизни!
Димка начал, остальные подхватили:
Пора-, пора-, порадуемся
На своем веку
Красавице и кубку, счастливому клинку.
Пока-, пока-, покачивая
Перьями на шляпах,
Судьбе не раз шепнем: «Мерси боку».
На обед подали две резиновые котлеты и вполне сносное картофельное пюре. Предчувствия Губу не обманули. На десерт был кисель. Интересно, в него добавляют бром, чтоб боец мог спокойно спать, или нет? Я спрашивал у Губы, он ответил, что ничего не чует. Странно…а я чую…
После обеда — свободное время. Нам подарили два часа.
— Не забывайте, завтра будни, — напомнил Маркулис.
— Обязательно в котелок с кашей ложку дегтя сунет, — пробормотал Гнеденок.
— На то он и старший сержант, — Рыжков растянулся на кровати. Он был соседом Кирилла, через проход.
— Ты, что — адвокат?
— Я подал ротному рапорт, хочу чтоб меня отправили в сержантскую школу, — ответил Рыжков и вызывающе посмотрел в нашу сторону.
— Смотри, Рыжик, чтоб дальше не отправили, — хмыкнул я.
Вокруг скрипели кровати — половина роты ложилась спать, руководствуясь мудрой солдатской поговоркой: «солдат спит, а служба идет».
— Чую, спать ночью не придется, — Губа упал на койку и захрапел.
