Подпольщики, партизаны и фронтовики — традиционные персонажи произведений Лисковацкого. Писатель обращается к ним с вполне определенной, высокой целью.
«Война — главная тема моих книг, — подчеркивал он в обращении к советским читателям, предпосланном публикации в сборнике «Сон-трава». — Я пишу о тех жестоких годах не для того, чтобы бередить зарубцевавшиеся раны. Мне хочется напомнить молодому поколению, что есть в нашей истории дела, достойные вечной памяти».
Вероятно, иной творческой задачи и не мог ставить перед собой художник, награжденный нагрудным знаком «Сын Полка», который был не просто свидетелем и жертвой войны, отнявшей у него отца, но и активным участником одного из наиболее трагических ее эпизодов. Ему едва исполнилось семь лет, когда гитлеровцы вторглись на его родную улицу Марии Казимеры — главную улицу его родного Маримонта, района Варшавы. Она была в те годы единственной европейской столицей, где почти ежедневно совершались массовые расстрелы, срежиссированные наподобие устрашающих публичных казней средневековья, а в центре находились огромное гетто и лагерь уничтожения. Будущий писатель жил в городе — страдальце и герое, который в сентябре 1939 года, будучи брошенным на произвол судьбы буржуазным правительством и верховным командованием, организовал оборону и сдался, лишь израсходовав боеприпасы, а затем стал центром антифашистской борьбы, дважды восставал против оккупантов.
Двенадцати лет от роду в дни Варшавского восстания 1944 года Ришард Лисковацкий — связной на Маримонте, жители которого поныне законно гордятся, что стихийно поспешили на подмогу соседнему Жолибожу, восставшему гораздо раньше назначенного часа. В повстанческой судьбе будущего писателя нет ничего исключительного. Сотни двенадцатилетних заранее готовились в младших отрядах подпольной харцерской организации к вспомогательной тыловой службе на случай восстания. Когда же первого августа 1944 года пробил условный час «W» и город превратился в сплошное поле боя, от тыловой службы сохранилось одно название. Тылами могли условно считаться только зоны менее интенсивного артобстрела. Да мальчишки и не искали тихих мест, рвались туда, где жарче. Даже песню сложили о себе, начинающуюся знаменательными словами:
Нам всем здесь по двенадцать лет,
Но трусов и в помине нет…
Мальчишка-связной — это нечто бестелесное, скользящее зигзагами между сотым и сто первым артналетом, среди руин, воронок и груд щебня. Нечто невесомое и стремительное, как перекати-поле или комочек тополиного пуха, подхваченного ветром. Быстрее, быстрее, не останавливаясь ни на миг, чтобы вражеский снайпер-«голубятник» не успел прицелиться. Впрочем, связной боится не за себя, а за донесение, которое надо срочно доставить в какой-нибудь штабной подвал, а оттуда, с новым приказом, мчаться назад, на передовую. Связной постоянно в движении и потому видит и знает больше строевиков, и кое-кто ему даже завидует. Он же, не подавая виду, чертовски завидует тем, кому доверено оружие. Что-то есть от этого бесстрашия и упорства в герое рассказа «Старик», от той представляющейся почти нереальной, призрачной жизни на грани смерти…
