Весна далеко, но я умею быть терпеливым. Может, возьму что-нибудь почитать. Впереди у меня много дней – вот все и свяжется воедино. Судьба моя сияла серебром под солнцем. Токсины жизни больше не действовали. Мне больше не на что жаловаться… И тут меня подкосило.
Вернувшись из травмпункта с рукой в гипсе, я упал в кресло – на меня обрушилась тяжесть. Словно мою рваную плоть раздирал черный леопард. Болело сильно. Ступив на порог чего-то дерзкого, нового и авантюрного, я теперь оказался на пороге ничто, опустошенный. Будто последний поворот винта. Тропа завела в тупик. Всего лишь несколько часов назад все было довольно здраво и методично. Я предвкушал весну, ждал возможности выйти на сцену, где я сразу буду автором, актером, суфлером, помощником режиссера, публикой и критиком – в одном лице. Все изменится. А теперь я пялился во тьму, из которой, похоже, все это и выползло. Как Фальстаф, я переходил из одной пьесы в следующую, но теперь сама судьба сыграла со мной кошмарный трюк. И я уже не Фальстаф.
Мои яркие глаза померкли, я ничего не мог. Осталось лишь стонать. И вот почему. Помимо новооткрытой вокальной техники, воссоздавать старые песни мне должно было помочь и кое-что еще. Я ведь всегда аккомпанировал себе на гитаре. Играл небрежным перебором, в стиле «Картер Фэмили», причем – более-менее по привычке и инерции. Игра всегда была ясна и читабельна, но души моей никак не отражала. Да и не надо было. Стиль был практичен, но теперь я и его собирался столкнуть со стола и заменить чем-то поактивнее, чем-то более определенным.
Такую манеру изобрел не я. Мне ее в начале 60-х показал Лонни Джонсон – великий джазовый и блюзовый артист 30-х годов, который активно выступал и в 60-х. У него многому научился Роберт Джонсон. Однажды вечером Лонни отвел меня в сторонку и показал стиль игры, основанный на нечетных числах вместо четных. Заставлял меня брать аккорды и показывал, как надо. Сам он это просто знал – но не обязательно использовал, поскольку играл множество разных песен. Он сказал:
– Это тебе поможет, – и у меня сложилось ощущение, что он показывает мне какую-то тайну, хотя смысла я в то время не понимал: мне нужно было тренькать на гитаре, чтобы выразить свои идеи. Это очень дисциплинированная система игры, она соотносится с нотами в гамме, с тем, как они сочетаются в числовом отношении, как образуют мелодии из триплетов и беспрекословны для ритма и смен аккордов. Я никогда не пользовался этим стилем – не видел, какая от него польза. Но теперь все это вдруг ко мне вернулось, и я понял, что такая манера игры сможет оживить мой мир. Метод так или иначе работает в зависимости от разных рисунков и синкоп той или иной пьесы. К нему обращаются неохотно, поскольку он не имеет ничего общего с техникой исполнения, а музыканты жизнь кладут за техничность. Вы, может, не обратите на этот метод внимания, если сами не поете. Мне же применить его было легко. Я понимал правила и ключевые элементы, поскольку Лонни так кристально ясно мне их показал. И теперь от меня зависело, смогу ли я изгнать из себя все, что не было для этого стиля естественно. Мне придется овладеть им и петь под него.
