Дневники | страница 4
«— Плечи широкие, Всеволод Вячеславович, а ноша-то оказалась велика?
— Сам чувствую.
— То-то. Чувствовать-то надо было, когда брались…
— Хо-хо-о! Хотите сказать, что государства ошибаются чаще, чем отдельные люди даже? Так государство что ж? Государство и есть государство. С него что возьмешь? Сегодня оно на карте, а завтра — другая карта, другое государство.
— А искусство? А законы? А культура?
— Извините, но если государство ошибается, и притом часто, то у него не может быть ни искусства, ни законов, ни культуры. У него сплошная ложь, лужа-с! Да! И высохнет лужа, и подует ветер, и унесет пыль. Что осталось?
— От человека остается еще меньше.
— Вот уж не сказал бы. Возьмите любой энциклопедический словарь и найдите там слово „Аристотель“, а затем и говорите…
— Ну, и на слово „бреды“ тоже не так уж мало.
— Не знаю, не знаю! У многих такое впечатление, что не Греция создала Аристотеля, а Аристотель создал и донес до нас Грецию. Уж если вы признали, что государство ошибается часто, что ему стоило ошибиться еще раз и прекратить тем самым Аристотеля в самом начале, чтобы „не рыпался“. Но, дело в том, что оно ошиблось, но с другой стороны, — и Аристотель уцелел. Так что здесь отнюдь не заслуга государства, которое, вообще-то, слепо, бестолково, мрачно…
— Позвольте? Здравствуйте! Да вы из „Карамазовых“?
И разговор не состоялся…»
Имя Аристотеля уцелело, уцелели и имена русских писателей XIX в., но вот писатели — современники Вс. Иванова, да и сам он, не сумели сохранить свою творческую независимость: «…А что мы делаем? У всех оказалось — слабое сердце. Мы стали писать, заготовили тетради, чернила, — жизнь манила нас, любимая женщина появилась, друзья… и, напугались! Бросили, не дописав и первой тетради, — и какой-нибудь сукин сын Юлиан Мастикович, через 100 лет, разведет скорбно руками и не поймет, с чего это Вс. Иванов и иже с ним сами себе сказали — „лоб!“» (19 февраля 1943 г.).
Читая записи Вс. Иванова, мы можем увидеть, что он пытался противопоставить этим невеселым раздумьям о себе и о времени. Прежде всего, это книги: русские и европейские философы — Вл. Соловьев, И. Кант, художественная проза разных времен и народов — от Аристотеля до Филдинга, Гофмана, Достоевского и оккультных романов Кржижановской; научные труды, например, исследование А. Шахматова о русском языке, и другие. О них — такая запись: «Там, где хоть сколько-нибудь пахнет внутренней свободой, вернее, победой над самим собой, — приятно себя чувствуешь» (7 ноября 1943 г.) — Отношение же к собственному творчеству двойственное, как и к положению, и к судьбе. И хотя Вс. Иванов в дневниках постоянно записывает: «писал роман», «писал сценарий», «закончил рассказ», — хотя настаивает на публикации своего военного романа «Проспект Ильича» (о нем много записей в 1942 и 1943 гг.), видно, что сама истинная радость творчества неотделима от горечи. «Надо было б заканчивать „Кремль“, а не придумывать „Сокровища Александра Македонского“. По крайней мере, там я был бы более самостоятельным, а тут — напишешь, и все равно не напечатают. Там я заведомо бы писал в стол, или вернее, в печку, а здесь я пишу на злорадство и смех, — да еще и над самим собой» (12 января 1943 г.).