В селении ели «бешбармак» и пили кумыс. Ковры были постелены возле дома. От зрителей хозяева загородились ящиками, пустыми. В тощем граммофоне игрались уйгурские песни. Меня называли «аксакалом» и удивлялись моим сигарам. Выпили изрядно, потому что снимались очень веселыми, а когда поехали, то шофер Аншарипова чуть не вкатил нас в поток, под откос. Машина затарахтела, но остановилась. По дороге мальчишки продавали арбузы. Ночью на дороге увидали раненого уйгура. Я осветил его своей лампочкой. Он лежал на спине. Маленькое лицо его было измято, из рта текла кровь. Мы подняли его. Затылок его был раздроблен. Странная прическа — немецкая — «бокс». На ногах тапки. Рваные штаны. Документов не было. Хотели везти в город, но ограничились тем, что положили его в канаву [нрзб.]. Аншарипов хотел позвонить в Кр[асный] Крест и даже заметил № столба и километраж, но едва ли он позвонил.
19. [VIII].
Отдыхали и ели «бешбармак» из козлятины у Мусреповых. Разговор шел о раскопках.
20. [VIII].
Смотрели музей. Музей построен по принципу — «Покажи все, чтоб человек сразу окончил университет». А в общем, — нагромождено великое множество всяческой дряни, — вплоть до моего портрета. Скучно и неинтересно. Прочел обв[инительное] закл[ючение] о троцкистах. Как эта сволочь существовала? Ужасное человеческое падение! И как мы их не видели?
21. [VIII].
Лукницкий с женой уехал в Кыченский район. Жена бодрится. Мы направились к ледникам. Шли долго — пять часов, и уже у самого перевала Тамара отказалась идти. Отдохнули. Завернул какой-то молодой человек с сеткой, — ловит насекомых, но, постеснявшись, или вернее, нисколько не интересуясь беседой со мной, ушел, успев сообщить только, что здесь по утрам прыгают [нрзб.] козлы и что где-то рядом стоят замаскированные палатки Ак[адемии] Наук. Насчет палаток, наверное, врет. А м[ожет] б[ыть], действительно их замаскировали. Обратно — весьма усердно любовались пейзажами. И точно, — ели здесь как на подбор, расставлены без тесноты, со вкусом, то группами, то в одиночку, — даже пни, старые и без щеп, — стоят весьма красиво. К тому же уходило солнце и пейзаж улучшался. Тропинка мягкая, без камней, воздух отличный…
Вернувшись, узнал, что Мусрепов уехал, — не то обиделся на то, что я с ним не работал, не то простудился, когда купался в Иссыке. Вот тебе и дверь в болезнь!
ДВА СНА
Летом 1937 года.
Ночью вызвали. «Полетите на север». Приехал. Аэродром. Зима. Ушел гулять. Упал в трещину, боль, — сон, пробуждение. Белое, громадное зало, врачи.
