— Я тоже. Не понимает. Пока.
— И… когда?
— Вчера вечером. Я вернулся домой. И возле двери мне какой-то хер пушку приставил. Вот. А потом…
На кухню вошла заспанная Сабина: 38 лет, рослая, спортивная.
— Zum Gottes Willen! Боря? У вас мужское пьянство уже? — заговорила она с легким немецким акцентом.
— Бинош, у Бори проблема.
— Что-то случилось? — Она пригладила взлохмаченные волосы. Наклонилась. Обняла Боренбойма. — Ой, ты совсем грязный. Это что?
— Так… мужские дела. — Он поцеловал ее в щеку.
— Серьезное?
— Так. Не очень.
— Хочешь есть? У нас там салат остался.
— Не, не. Ничего не надо.
— Тогда я спать пойду, — зевнула она.
— Schlaf Wohl, Schützchen. — Савва обнял ее.
— Trink Wohl, Schweinchen. — Она шлепнула его по лысине. Ушла. Боренбойм взял папиросу. Прикурил от окурка. Продолжил:
— А потом вошел со мной в квартиру. Надел мне наручники. Вошла одна баба. Они вбили в стену два таких кронштейна. На них — по веревке. И распяли меня, блядь, на стене, как Христа. Вот. И потом… это вообще… очень странно… они открыли такой… типа кофра… а там лежал такой странный молоток какой-то… странной такой архаической формы… с такой рукояткой из палки простой… неровной такой. Но сам молоток этот был не стальной, не деревянный, а ледяной. Лед. Не знаю — искусственный, натуральный, но лед. И вот, представь, этим молотком эта баба стала меня молотить в грудь. И повторяла: скажи мне сердцем, скажи мне сердцем. Но! Самое странное! Они мне рот залепили! Такой клейкой лентой. Я мычу, она меня лупит. И лупит, блядь, изо всех сил. Так, что лед этот просто разлетался по комнате. Лупит и говорит эту хуйню. Дико больно, прямо пронизывало всего. Никогда такой боли не чувствовал. Даже когда мениск полетел. Вот. Они меня лупят, лупят. И я просто отрубился.
Он глотнул из стакана.
Савва слушал.
— Сав, это вообще на бред похоже. Или на сон. Но — вот, посмотри… — Он расстегнул рубашку. Показал обширный синяк на груди: — Это не сон.
Савва протянул пухлую руку. Потрогал:
— Болит?
— Так… когда давишь. Голова болит. И шея.
— Выпей, Борь, расслабься.
— А ты?
— Я… мне рано ехать завтра, то есть сегодня.
Боренбойм допил виски. Савва сразу налил еще.
— Но самое интересное началось потом. Я очнулся: сижу в джакузи. Со мной две бабы. Вода бурлит. И эти бабы начинают меня гладить потихоньку и плести мне что-то про братство какое-то, что мы с ними братья-сестры, про искренность, про непосредственность и так далее. Их, оказывается, тоже пиздили такими же молотками в грудь, они мне шрамы показывали. Реальные шрамы. И пиздили до тех пор, пока они не заговорили сердцем. И что у нас у всех, у нашего ебаного братства, свои имена. У них — Вар, Map, не помню. А меня зовут — Мохо. Понимаешь?
