Песни Галича — именно поэзия, и все-таки это особый ее жанр, и повторы — песенный, музыкальный прием — один из основных ее компонентов. Можно сказать, они придают особую, повышенную эмоциональную окраску этим стихам: «Там по пороше гуляет охота, / Охота, охота, / Там по пороше гуляет охота, / Трубят егеря…» или «Уходят, уходят, уходят / Уходят мои друзья…»
Обратимся теперь к композиционному мастерству поэта. В основе композиции многих его вещей — приемы киномонтажа. Опыт сценариста оказался весьма полезен для Галича. Вот он переносит нас из московской коммуналки в дом, где пишет музыку Иоганн Себастьян Бах. И возвращается обратно. И жизнь Баха, когда — «Ломит поясницу и ноет бок, / Бесконечной стиркою дом пропах…» — кажется не лучше и не легче, чем жизнь того несчастного советского работяги, бывшего солдата (а может быть, и офицера), для которого вся радость — десятка, выданная как «безвозвратная ссуда» в месткоме, да «поллитра», купленные вместе с сыром и колбасой на эту десятку. Но работяга доведен до отчаяния голосами уличных радиорупоров, вопящих о его же подвигах, а Бах утешен — он слышит голос Бога. И смена кадров — то коммуналка, нищая, то квартира Баха, тоже полунищая — будоражит, тревожит нас… И все же Бах беседует с Богом…
Особенно ярко эта композиционная стройность при самом невероятном разнообразии и смешении ритмов, лексики, образов, мотивов, даже сюжетов и вызываемых ими ассоциаций проявилась в таком шедевре Галича, как поэма о Януше Корчаке — «Кадиш». Похожая на кинофильм, сложившаяся в прекрасную и страшную мозаику, разрываемая то и дело вставными эпизодами, поэма эта построена так, что один день, а может быть, одна ночь, в которую «уходят из Варшавы поезда», вмещает в себя всю жизнь польского педагога, врача, писателя…
Корчак в ней — «всечеловек», ренессансная личность не только в силу профессионализма во многих областях, но главное — в силу многопланового восприятия жизни. А еще по причине естественного, будничного отношения к своему подвигу, который для него является нормой поведения:
И бежит за мною переводчик,
Робко прикасается к плечу, —
«Вам разрешено остаться, Корчак», —
Если верить сказке, я молчу…
Подстать герою, столь же всестороння, «всепланова» и поэма. От пронзительной лирики эпизода с рефреном «когда я снова стану маленьким» (так, между прочим, называется одна из книг Я. Корчака) и до притчи о грязи, которую не закрасишь — пестрота яркой индивидуальной жизни героя сливается с пестротой жуткой эпохи, в которой минута растягивается на годы, а годы проносятся, как минуты. Переходящая от иронического блюза (обрамление) к точным бытовым деталям и подробностям эпохи двух мировых войн, которые приобретают символическое звучание
