А 17 февраля 1972 года Галича исключили и из Союза кинематографистов.
Теперь он работает «негром» (пишет за кого-то сценарии). Но денег не хватает. В апреле 72-го — третий инфаркт. В литфондовскую больницу ему теперь хода нет. Он вполне может сравнить свое прежнее положение с теперешним. Возможно, отсюда и жуткие детали больничного быта, описанные в одном из самых его пронзительных стихотворений «Больничная цыганочка»:
Я с обеда для сестрина мальчика
Граммов сто отолью киселю,
У меня ж ни кола ни калачика,
Я с начальством харчи не делю…
И снова поражаешься смысловой емкости его песен. Из этих строк понятно, что сестра шофера мать-одиночка, что она не в силах прокормить своего единственного ребенка, что даже то, что чуть выше в этом монологе названо «больничным говном», для этого ребенка — лакомство, что и сам шофер — такой же нищий, хотя и служит «большому начальничку»…
* * *
Галич получил инвалидность второй группы, которая обеспечивала его пенсией… в 60 рублей. Елена Боннэр как-то сказала о нем: «В какой-то момент талант становится сильнее инстинкта самосохранения». А вот объяснение самого Галича: «Мне все-таки было уже под 50. Я уже все видел. Я уже был благополучным драматургом, благополучным советским холуем. Я и понял, что так больше не могу. Что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду». (На вечере поэтов. Париж 1976.)
О том же писал Е. Евтушенко:
«Стоило Галичу запеть, то есть стоило ему позволить себе быть самим собой, как из преуспевающего, вполне приемлемого бюрократией "драмодела" он превратился в нежелательную личность.
Галич был одним из тех людей, которые всем сердцем поверили, что с XX съезда партии начинается новая эра — эра совести, эра гласности. Когда "оттепель" была подморожена, такие люди уже не могли жить по-прежнему, в отличие от оппортунистов, ловко изгибавшихся "вместе с генеральной линией", как гласит одна грустная шутка. Совесть опять становилась ненужной, а вместе с ней и ее обладатели»[33].
Из титров кино срочно вырезали имя Галича, договоры с ним разрывали, минимальную пенсию по инвалидности — и ту отобрали. Но вдруг на его имя стали по почте приходить анонимные денежные переводы по 100 рублей. Позднее выяснилось, что эти деньги ему присылали ученые — Капица, Лебедев и другие. Казначеем этой черной кассы была Алиса Григорьевна Лебедева.
Наконец, когда Галич получил приглашение в Норвегию руководить семинаром по творчеству Станиславского, визы ему в ОВИРе не дали, а предложили уехать навсегда: «Меня вызвали в КГБ и сообщили о том, что я никогда не выеду из страны с советским паспортом, не имею права. Так сказать, человек, который уже так клевещет и ведет такую враждебную деятельность внутри страны, не может быть выпущен за рубеж как представитель СССР. Мне предложили выйти из гражданства и тогда подать заявление. Лишь в этом случае мне будет разрешено покинуть страну. Я сделал это далеко не сразу, наверное, месяцев через семь после этого. Я думал и нервничал, сходил с ума. И я понял, что меня вынуждают к этому, делают все возможное, чтобы я решился на этот шаг…» (Радиопередача из цикла «У микрофона Галич», радио «Свобода», 1975 г.).
