Настает черед взять и то немногое, что досталось ему от отца. Эти вещи хранились в доме многие годы, своим присутствием лишний раз напоминая о том, что их хозяина здесь нет. В детстве Эйдельман мог рассматривать их часами, эти частички, выпавшие из жизни отца, пытаясь разгадать по ним его характер и причину исчезновения. Когда ему было десять, Эйдельман распотрошил отцовскую электробритву, собрал выпавшие оттуда крохотные волоски в склянку из-под аспирина и долгие годы хранил ее как святыню. Теперь Эйдельман, не раздумывая, кладет бритву в карман. В глубине ящика письменного стола — там, где он спрятал их много лет назад — Эйдельман находит заржавевший швейцарский армейский нож и часы, стрелки которых навсегда застыли на одной минуте шестого. Вот и все, что осталось. Эйдельман долго сидит на краю своей детской кровати — такой же, как в комнатах для гостей — и вертит нож в руках, решая, может ли он ему пригодиться, и если да, то каким образом. В конце концов он пожимает плечами и, сунув нож в карман, спускается на первый этаж.
Из сарая за домом Эйдельман извлекает вещи, которые хоть и достались ему от отца, однако никак с ним не ассоциируются: три газонокосилки, две из которых не работают вот уже много лет, электрокультиватор, цепную пилу и электрические ножницы для стрижки живой изгороди.
Здесь же хранится и ящик с инструментами, который тоже когда-то принадлежал его отцу. В юности Эйдельман столько раз держал его в руках, что пальцы до сих пор помнят шершавые грани и острые углы. В полумраке восточной галереи Эйдельман любовно поглаживает ящик. С аккуратным щелчком открывается замок. Крышка легко откидывается на смазанных петлях, и его глазам предстают сверкающие ряды начищенных инструментов, аккуратно разложенных каждый в свое отделение.
Эйдельман окидывает комнату взглядом. Он уже придвинул всю мебель к восточной стене, под широкие окна, так что в центре галереи образовалось много свободного места, и теперь оно плотно заставлено разнообразными механизмами. Выглядит это так, словно Эйдельман ограбил магазин бытовой техники. Усмехнувшись, он берется за инструменты.
Эйдельман ощущает себя механиком.
Наступает ночь, окутывая город тьмой. Эйдельман отрывается от работы, чтобы включить свет и съесть сэндвич. Он жует, стоя в дверях кухни, и обозревает восточную галерею.
Комната завалена разобранными приборами. Телевизоры со снятыми задними панелями изрыгают лампы, кинескопы и клубки разноцветных проводов. Рядом валяются перевернутые, выпотрошенные корпуса колонок, из которых, словно кишки, свисают провода и динамики. Со своего наблюдательного пункта Эйдельману хорошо видны аккуратно разложенные на бумажном полотенце крошечные шестеренки и другие детали отцовских часов. А еще — транзисторы и приводные ремни, пустые ламповые патроны и свечи зажигания, нагревательные элементы и медные трубки. Все, что нужно.
