Около пяти минут я варила пельмени, после чего залила их кетчупом и отправилась наверх. Впервые я взяла с собой две порции, решив поужинать со своим узником.
— Как ты не сходишь с ума, сидя вот так вот в четырех стенах и ничего не делая? — спросила я своего собеседника после того, как его порция была передана ему через прутья клетки.
— Кто сказал, что я ничего не делаю? — поинтересовался он, заставив меня вопросительно посмотреть на него. — Я собираю вот это, — приглушенно добавил он, после чего показал потертый кубик Рубика.
— Раньше не видела его у тебя, — сдвинула брови я.
— А я раньше не ел пельмени с кетчупом, но не смотря на это решительно убежден, что это ужасно.
— Странно — я была уверена в том, что завернутое в тесто мясо, политое соусом кровавого цвета, тебе придется по душе.
— Мне было бы по душе, если бы начинкой этих пельменей была ты. Но — да, теперь мне действительно приятнее это употреблять.
— Наверное, ты сектант.
— Скорее я жертва сектантов.
— Сложное детство? — спросила я, но он не ответил. — Почему тебя никто не ищет? Ни одной листовки. Нигде. Порешил всех своих знакомых?
— Их порешило время.
— Не уверена, что правильно поняла формулировку твоего ответа, — я не хотела вдаваться в подробности его слов и влезать в душу к тому, кто меня ненавидит, поэтому перевела разговор на более интересующую меня тему. — За что именно я удостоилась твоей ненависти, о, незнакомец, ворвавшийся в мой дом, причем неудачно.
— Почему неудачно?
— По-моему, это очевидно — ты проник через окно в заброшенную комнату в хэллоуинском гриме, с надеждой притаиться, однако дверь изнутри была заперта. Плюс к этому — ты стал пленником. Так почему ты выбрал именно мой дом? Или правильнее говорить — меня?
— Перечитай басню, которую я вчера упомянул.
— Ты непременно хочешь меня прикончить?
— Не пойми меня неправильно, но непременно.
— Как тут вообще можно понять неправильно? — тяжело выдохнула я. — Слушай, я слишком гуманна, чтобы заморить тебя голодом, поэтому ты будешь пока что жить. Однако, если вдруг однажды ты окажешься на свободе и получишь свободный доступ к моей шее, обещай хотя бы, что я не буду мучиться.
— Обещаю.
С этой минуты мы стали опасными знакомыми, в некотором смысле зависящими друг от друга: я обещала, что в ближайшее время он не умрет от голодной смерти, а он обещал, что в случае своего освобождения, я не умру от мучительной. После данных нами обещаний, мой пленник стал более общительным и страх перед ним начал постепенно терять свои рубежи в моём сознании.
