Про какой-то там «Андижанец» переспрашивать Илья не стал, пропустил мимо ушей, а вот имя его заинтересовало.
— Улька, ты говоришь… это к-кэ-которая в столовой работает, что ли? — спросил он по возможности безразличнее.
— Но. Еще какая же! У нас одна Улька в Паньшине — тетки Голубихиной дочка. И станок к ним в огород потому поставили на сохранение, что дальше столовой в тот день они не попали — к нам как раз перед Майскими пиво свежее забросили, бочковое. А Улькина изба рядом, через дорогу. Как привезли они его в канун Мая, так и пошли гурьбой, сами-то, в столовую, а потом уже потемну отгрузили станок и уехали.
— Я вроде видел станок-то, — как бы припоминая, сказал Илья, думая между тем о другом — ту или не ту девушку, какую он представляет себе, назвал сейчас по имени Семка.
— Да видел, конечно, кто его не видел! Небольшенький такой, хотя и тяжелый — как сгружать-то решили, так они его кое-как по слегам сдвинули. Я сам рядом был.
Лопатников любил ездить лихо — с оглушающим ревом проскочила его машина между костром и палаткой; хватанул за душу истошный писк тормозов, напахнуло угарным газом, в остановленном моторе что-то еще продолжало попыхивать под бульканье кипевшей в радиаторе воды. Собственного авторитета ради Фролка встретил шофера укоризною за столь долгую отлучку.
— Тебе что: ты сел и укатил… попёр самопёр до сармописаря, — выговаривал он ему прибауткой, хотя знал, что Петро Лопатник в карман за словом не полезет. — Я к тому говорю, что а вдруг кто нагрянет из начальства, а тебя и днем с огнем не сыщешь.
— Разговорчики! — пьяным голосом в шутку кричал из кабины Лопатников, маскируя свою виноватость. Эта его привычка — по делу и без дела вставлять ефрейторское какое-то словечко — уже надоела Илье. «Как немтырь, одно слово заладил».
Минутой позже мастер и шофер заговорили тише. Фролка выяснял, хорошо ли калымилось Лопатникову, кому что привез и сколько загреб, а тот, довольнехонький, был себе на уме: всю правду-то и собственной жене не выкладывал.
— Илья, Семен, поехали! Живо, живо!
Уже в кузове, издали глядя на прыгавшую в глазах треногу, Илье вдруг пришло в голову, что в том же телефонном разговоре бабы Жени с экспедиционным начальством, который при случае в конторе уловил он краем уха, что-то такое говорилось не только о самих скважинах, но и о ручном бурении, — будто как высказали бабе Жене сверху директиву о закрытии ручного бурения начисто, чтобы, значит, и духа его больше не было. Правильно, вспомнил: баба Женя еще удивился нехорошо — зажав трубку ладонью, он тихо, но с чувством матюгнулся тогда. Но Ильи эта новость вроде бы не касалась, вот и вылетело из головы, будто и не знал он ни о чем таком вовсе.
