2
В полдень, когда солнце уперлось в самую макушку, Илья сквозь мокрые, в горячем соленом поту ресницы увидел краем глаза, что Семен паньшинский, новичок на один сезон, уже выдохся. Нехитра вроде бы работка: вкручивай в землю штопором стальную штангу, разрывай вековой ее целик остро заточенным наконечником — полой трубой-желонкой с клапаном, достающей наружу глубинную породу. А для удобства бурового дела — еще дедами придуманные приспособления. Дивился Илья нестареющей придумке человека! Просто все, куда как просто. Вертикальная штанга, чтобы не вихлялся верхний ее конец, крутится в сальнике, висящем на стыке трех бревен, раздвинутых комлями в треугольник, — тоже великое изобретение, которое, вычитал в книжке Илья, еще египтянам, как основа рычага, помогало поднимать громадные блоки пирамид. Перехватил штангу зажимками, надел на концы этих тисочков, с четырьмя ручками врастопырку, метровые обрезки трубок — для рычага опять же, — и дави на них, крути каруселью штопор! Куда как просто, была бы сила.
У Семена, которому дашь все пятьдесят, ее оставалось, как видно, совсем не для бурения. Будто уперся грудью, давит на свой патрубок, а сам повис на нем, словно пустой куль. Ноги заплетаются, как у пьяного, — в коленках не разгибаются, попробуй-ка упрись на таких рогульках.
Илья виду не подал, смолчал, но вынужден был поднажать — как бы надбавить газу, используя какие-то внутренние свои силы, о которых раньше он и сам, похоже, ничего не знал. И без того коренастый, с коротко посаженной головой и длинными ручищами, которые Илья вечно держал так, будто под мышками у него было что-то зажато, парень теперь словно заживо врастал в землю от непомерного напряжения, ломавшего его в пояснице. Желонка шла с натужливым, саднящим душу скрипом, отдаваясь в голове, прижатой к патрубку, истошным хрястом дробящейся где-то в глубине гальки.
— Дави, дави! — сипло выдохнул Фролка, ощутимо надбавляя и от себя тоже. Но Семена уже начало заносить то в одну, то в другую сторону, и маленький сухожилистый Фролка после сильного толчка в патрубок — руками, грудью! — вдруг резко прогнувшись вперед, как под турником, носком сапога поддел паньшинца пониже колена. Тот с маху выстелился пластом. Терявший над собой власть мастер крикнул: — Вставай, ты! Лезь на зажимки!
Семен вскочил и, пришибленный стыдом и болью, загнанно вертел головой в такт карусельного движения бурового снаряда, на осевых ручках которого будто прикипели и не могут теперь остановиться Илья и Фролка.
