Сестра Крузе ласково улыбнулась.
— Надо в санатории устраивать танцы.
— Кое-какие болезни как раз и развиваются от чрезмерного увлечения танцами, — съехидничал Эгле и мысленно выругал себя за то, что опять сорвался и позавидовал тем, кто еще танцует.
— Депрессивное состояние? Не проще ли сказать — повесил нос на квинту. — Эгле взял с тумбочки Вединга колоду карт и жестом заправского картежника там же раскинул их. — Да, что и говорить — сплошь одна черная масть идет.
Вединг проворно сел на койке, глянул на карты и снова откинулся на подушки.
— Нет, вон дама червей.
— Дама червей Земгалису, это он был когда-то блондином, — возразил Эгле.
— Нет, нет, это ведь моя колода!
Эгле присел на край койки, у него снова закружилась голова.
— Знаете, жили некогда две лягушки, пессимистка и оптимистка. Обе они угодили в горшок со сметаной. «Каюк нам, не вылезти отсюда», — сказала первая и пошла на дно. А вторая до тех пор дрыгала ногами, пока не сбила из сметаны ком масла. Лягушка залезла на него и выпрыгнула из горшка.
Эгле встал. Вединг неожиданно громко засмеялся, потом спохватился и сделал постное лицо.
— Доктор, нельзя ли побольше чуткости. Я ведь не лягушка.
— Правильно. Вот потому вы в сметане и не утонете. Вы будете жить. — Переходя к последней койке, Эгле негромко повторил: —Вы будете жить… да, будете…
Здесь лежал дюжий плотовщик Вагулис.
— Факт, будем жить, — громко подхватил он.
Эгле заметил пачку сигарет на его тумбочке.
— Вас тоже скоро выпишут, но если будете столько курить…
Вагулис убрал сигареты в карман и прищурился, как большой кот.
— Больные нервничают и оттого курят. Хотя где вам понять — вы же здоровый.
Эгле стиснул зубы. Он знал, что легкие Вагулиса залечены. Верзила-плотовщик скоро влезет в резиновые сапоги и, поплевав на ладони, будет скатывать в реку бревна, вязать плоты. А он, Эгле, из санатория не уйдет никуда. Эгле хотелось выбежать из палаты, но он коснулся разламывающегося от боли лба и сдержанно сказал:
— Что правда, то правда: здоровому не понять. Только курите все же поменьше.
В коридоре у двери, как преданная собака, его ожидала желтая клюка.
— Эйди, что с тобой? — поинтересовался Берсон и показал на палку.
— В моем возрасте пора болеть ревматизмом, — отшутился Эгле. Говоря это, он чересчур внимательно изучал конец палки, и сестра Гарша решила, что он говорит не то, что думает.
У Эгле закололо сердце, и, проходя мимо рентгеновского кабинета, он зашел туда немного передохнуть. Здесь никого не было. Окна наполовину закрыты черными шторами. Эгле присел на вращающийся табурет перед аппаратом, привычный и просиженный за долгие годы. В полумраке поблескивали никелированные штанги аппарата и блестящие ободки приборов. Эгле показалось, что на него глядит насмешливое лицо робота. Он старался не думать о боли. Но разве не рентгеновский аппарат был причиной его страданий? «Сожрал ты меня за двадцать пять лет, — подумал Эгле с тяжелым вздохом. — Но разве меня силком притащили сюда? А тогда, стало быть, и сожрал меня туберкулез, а не рентген. Чужой туберкулез».
