Говорят, что дети якобы привязывают мужчину к их матери. Что ж, вполне вероятно в определенных случаях, но пусть кто-нибудь назовет женщину, которая после восьми деторождений ухитрится сохранить сексуальную притягательность для весьма избалованного, капризного и развращенного партнера, который к тому же является чужим мужем!
Людовик вновь обрел ясность зрения, затуманенного десятилетним сеансом изощренного разврата, и тогда его ищущий взгляд неожиданно остановился на Франсуазе Скаррон, вдове известного поэта Скаррона, которую графиня де Монтеспан опрометчиво взяла в дом в качестве воспитательницы своих многочисленных детей.
Вдова была, хоть и не первой молодости, но достаточно привлекательна, а главное — умна для того, чтобы разыграть перед королем роль этакого ходячего благочестия, которое испытывает невыразимые муки, наблюдая разнузданный разврат, царивший в каждом закоулке огромного дворца, и часто проводит бессонные ночи в молитвах за спасение души христианнейшего монарха, погрязшего в грехе прелюбодеяния.
Стрела попала в цель. Пресыщенный Людовик был заинтригован столь ярким контрастом с этой обезумевшей нимфоманкой Монтеспан. Как и всякий развращенный человек, он проникся жгучим желанием совратить, растлить эту святошу, которая будет терять сознание от ужаса, когда его руки начнут срывать с нее одежду…
Она блестяще, гениально сыграла свою роль, и мсье Мольер, безусловно, много потерял от того, что она не служила в его знаменитой труппе. Так или иначе, но мольеровским Тартюфом в юбке она была, так сказать, в чистом виде.
На самой заре их отношений Людовик присвоил ей титул маркизы де Сюржер и подарил имение, от которого она получила фамилию Ментенон.
Он как-то пригласил новоиспеченную маркизу на очередной смотр дворцовой гвардии, которой гордился с полным на то основанием. На смотре особенно отличились мушкетеры, и король разразился восторженной тирадой в их адрес, на что почетная гостья отреагировала недоуменным пожатием плеч. Это задело Людовика, и вечером того же дня он в присутствии придворных спросил маркизу де Ментенон, почему она столь неодобрительно относится к элитному подразделению его армии.
— Потому, ваше величество, — ответила она, — что во время смотра я, как ни старалась, но не могла отогнать от себя одну неприятную мысль…
— Какую? — спросил король.
— О, я бы не хотела делать ее всеобщим достоянием…
— Но все же, — настаивал заинтригованный Людовик.
