Картинка, складывающаяся из нового многообразия систем движения и резкого увеличения числа скоростных аппаратов, подразумевала, что каждое средство передвижения действует на собственном горизонтальном уровне. Города представлялись слоистыми, так, чтобы каждый уровень лежал над или под другими. Метро располагалось под землей, пешеходы – еще выше, над ними – поезда на эстакадах, над теми проносятся вертолеты и автожиры, а над крышами парят самолеты и дирижабли. Городские слои соединяются лифтами, снующими вверх и вниз по башням, являющимся неотъемлемым элементом дивного нового города.
Логика подобной системы опиралась на убеждение, что различные виды движения пребывают между собой в постоянном конфликте, а задача планирования в том и состоит, чтобы резко сократить и зарегулировать возможность встречи пешехода, автомобиля и поезда. Это не просто гарантировало безопасность меньшего и менее энерговооруженного участника «конфликта», но и, при условии создания эксклюзивного пространства, позволяло каждому из них двигаться без помех. В целом такая схема не просто соответствовала парадигме эффективного движения, но придавала зонированию вертикальную логику, создавая город, стратифицированный по использованию и обладающий правильным доступом, город, который, казалось, мог доставить все и всех в нужное место во всех четырех измерениях.
Вторжение лифта перевернуло построение иерархий по вертикальной оси. В XIX веке верхние этажи – пятый, шестой – отводились для слуг (а также художников или студентов), ютившихся в каморках под крышей и вынужденных карабкаться вверх и вниз. Лифт не просто выровнял этажи с точки зрения удобства; произошел сдвиг в представлении о привилегиях, поворот от кинестетической к «телескопической» точке зрения, приоритет сместился от минимализации прикладываемого мышечного усилия к максимизации доступного обзора. Желанными стали панорамы и «командные высоты» – комбинация, замешанная на милитаризме, теологии, страсти к приватности и престиже. В городах, подобных Нью-Йорку, лучшее место для жизни в высоком здании – это пентхаус,[29] сочетающий удовольствия панорам с идеей частного дома на своей земле. Пентхаусы переопределили отношения жилища и участка, под это жилище отводимого, открывая в этом участке второй уровень. Контуры застраиваемого участка, «задавленного» близлежащими зданиями, снова стали пригодными для застройки.
Город может быть задуман иначе – скорее в духе пуэблос каньона Чако. Если представить себе город с двумя основными уровнями – на крышах зданий и у их подножья, то окажется, что он выглядит совсем по-другому. Стоя на нашей крыше в Виллидже, я могу окинуть взглядом множество других крыш. Солнечным летним днем я часто наблюдаю людей, принимающих солнечные ванны прямо на том, что любовно называют «битумными пляжами», потому что большинство крыш вокруг «Аннабель Ли» (как и сама «Аннабель Ли») покрыты рулонами бумаги, пропитанной битумом, разогретой горелками и потом приглаженной специальными швабрами. Подобный метод «напластования» крыш недорог, весьма эффективен, но непрочен и чрезвычайно примитивен. Он подразумевает, что крыши большинства наших домов – это неприметное, невидимое пространство, простая защитная мембрана.
