Он вдруг приподнялся, не веря своим глазам.
Совсем недалеко от него вольно шагала по желтеющей траве Татьяна Николаевна. Легкий шарф реял вокруг ее плеч. Полотняная шляпа прикрывала от солнца ее лицо.
Трепет восторга поднял Пальку и бросил к ней навстречу.
— Вы! Вы! — повторял он, хватая и сжимая ее руки. — Дорогая, хорошая, вы!
Она стояла растерянная, испуганная. Он возник неизвестно откуда, прямо из земли. И он был, несомненно, пьян. Она попыталась говорить с ним, как с нормальным:
— Отчего вы не зашли вчера?
— Не зашел? Вчера?
Он с трудом понял, о чем она спрашивает.
Да, для всех людей раздельно существовало вчера и сегодня, утро и вечер, день и ночь. Когда-то он делил время так же, как все люди, и у него были свои планы и стремления. Тогда он обещал зайти к ней за журналами. Но какое это имеет значение сейчас! Вчерашнее откинуто. Но из вчерашнего пришла женщина. Он любит ее. Любит сильнее, чем вчера, потому что сегодня все стало огромным. Любит и не может не рассказать ей немедленно все, все…
— Наплевать, что было вчера! — воскликнул он, бросая пиджак на траву. — Сядьте и слушайте! Мне надо столько рассказать вам, чтоб вы поняли! Дорогая, золотая, какая вы умная, что пришли!
Она дала усадить себя на пиджак, но все еще сопротивлялась странному тону, взятому Палькой.
— Да я не к вам пришла, с чего вы взяли? Или степь — ваш дом?
— Не надо, — умоляюще прервал ее Палька. — Вы тут — и все.
Он лег на траву и подложил под голову кончик ее шарфа.
— Слушайте! Вы слышите — жаворонок?
— Да их тут много.
Он сердито дернул губами.
— Вот этот… Вы понимаете, что он поет?
Она была достаточно умна, чтобы прислушаться и промолчать.
— Вы когда-нибудь представляли себе коммунизм?
Более неожиданного вопроса в эту минуту нельзя было придумать.
— Не так, как в теории, — захлебываясь, продолжал Палька. — Уничтожение противоположности между городом и деревней, между трудом умственным и физическим и так далее. Нет, а зрительно? В деталях? Какие будут дома? Как будут передвигаться люди: в автомобилях, облегченных, как велосипед, или в индивидуальных самолетах, как у Маяковского? И каким будет вот этот самый умственно-физический труд?
Она решила, что он, возможно, и не пьян, а только очень влюблен. И хочет говорить с нею, как с самим собой, все мужчины стремятся к этому, и чем лучше слушает женщина, тем сильнее они любят.
— Это так неясно… — протянула она, чтобы дать ему повод высказаться.
— Наоборот, теперь уже ясно! — вскричал он. — В том-то и дело, что теперь уже все ясно!
