— И тем не менее, Бондарев, не вам об этом говорить, вам уже не вернуться в Москву. Спрос на разговоры об энтузиазме, особенно в вашей трактовке, давно уже кончился. Вы со своей философией просто вышли из моды.
— Моды, как известно, определяются женщинами.
— И женщины уже донашивают ваш фасон. Еще не могут отказаться от вас полностью, еще тянутся к вам физически, по инерции, но нравственно они уже донашивают вас.
— Женщины и нравственность? Эх, профессор, что-то у вас там не в порядке с наукой, в вашем институте!
— Вот еще одно подтверждение моим словам.
— Значит, донашивают нас женщины?
— Безусловно.
— Я бы не сказал…
— Я понял ваш намек с самого начала. Как всегда, это был удар ниже пояса. И все же…
— Ладно. Чтобы закончить эту дискуссию, которая, как говорили в старые времена, кажется, начинает постепенно перерастать в инструктаж, я назначаю вам через год свидание в Москве. Самое большее — через два. В моей приемной.
На волне 5,7 метра. Прямой односторонней радиотелефонной связью. От Губина. «Вызываю Полозову. Повторяю: вызываю Полозову. Маша, говорит Губин, говорит Губин. Я нахожусь на центральной базе Владимирской экспедиции. Повторяю: нахожусь на центральной базе Владимирской экспедиции. Что с вами? Что с с вами? Где находитесь сейчас? Почему не вернулись на базу? Как поняли? Прием».
На волне 4,9 метра. Прямой односторонней радиотелефонной связью. От Полозовой. «Вызываю центральную базу Владимирской экспедиции. Повторяю: вызываю центральную базу Владимирской экспедиции. Говорит Полозова, говорит Полозова. Иван Михайлович, это вы? Повторяю: это вы? Подтвердите чем-нибудь, что это действительно вы. Как поняли? Прием».
На волне 5,7 метра. От Губина. «Маша, проходимость очень плохая — шумы, помехи. Повторяйте отчетливей, повторяйте отчетливей. Помните, как упал цейсовский бинокуляр в шестой лаборатории и сломал каблук на ваших туфлях? И как вы потом горевали — о туфлях, разумеется. Помните? Как поняли? Прием».
На волне 4,9 метра. От Полозовой. «Иван Михайлович, дорогой, спасибо. Повторяю: спасибо. Зачем вы прилетели с вашим больным сердцем? Зачем? Как поняли? Прием».
От Губина. «Маша, как чувствуете себя? Как чувствуете себя? Почему не вернулись вместе со всеми? Прием».
От Полозовой. «Иван Михайлович, все хорошо, все будет хорошо. Все объясню при встрече… С рабочим Семеновым двигаюсь к колхозу имени Двадцатого съезда. На стоянках условно пробую метод в минусовых режимах. Возникают интересные мыслишки. Правда, без аппаратуры все это несерьезно…»
