Внизу находился номер Мортимера.
— Придумано было здорово! — хрипло выкрикнул Латыш. — Вам ни за что не разобраться бы, если бы не случайность, говорю вам, скорее цепь случайностей!
Он наткнулся на стену и застыл, привалившись к ней спиной в неестественной позе: количество выпитого было столь велико, что грозило отравлением, и у Латыша, наверное, разламывалась голова, потому что на лице его было написано страдание.
— Ну, попытайтесь ответить мне, пока еще есть время, какой из Петерсов я? По-французски Петерс, Пьер, произносится почти как «питр» — шут, ведь так?
Зрелище было одновременно омерзительное и печальное, комичное и ужасное. Латыш пьянел прямо на глазах.
— Странно, что они не идут! Но они придут, и тогда!..
Ну-ка, угадайте — какой из Петерсов?
Латыш внезапно изменил позу, обхватил голову руками, и гримаса физического страдания исказила его лицо.
— Вам никогда не понять истории двух Петерсов… Вроде Каина и Авеля. Вы ведь, наверное, католик… У нас на родине все протестанты, и мы живем по Библии… Но все зря.
Я вот уверен, что Каин был добряком, этаким доверчивым парнем. А вот Авель…
В коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась.
Мегрэ был настолько взволнован, что ему пришлось стиснуть зубы, чтобы удержать в зубах трубку.
В номер вошел Мортимер, он был в шубе, лицо оживленное, как у человека, который только что вкусно отобедал в приятной компании.
Он принес с собой легкий аромат ликеров и дорогих сигар.
Как только он оказался в гостиной, выражение его лица изменилось. Мортимер побледнел. Мегрэ заметил какую-то неуловимую асимметричность, которая придавала чертам американца выражение озабоченности.
Было ясно, что он пришел с улицы. От складок его одежды веяло вечерней прохладой.
Спектакль начал разыгрываться сразу с двух сторон. И Мегрэ кое-что недоглядел.
Его больше интересовал Латыш, который, как только улеглось первое волнение, попытался взять себя в руки. Но время было упущено. Он слишком много выпил. Петерс чувствовал это сам и теперь делал отчаянные попытки призвать на помощь всю свою волю.
Лицо его дергалось. Люди и предметы, должно быть, расплывались у него перед глазами. Стоило ему оторваться от стола, как он пошатнулся и чуть было не упал, но чудом сумел удержаться на ногах.
— Дорогой Мор… — начал он.
Он перехватил взгляд комиссара и совсем другим голосом выдавил:
— Тем хуже, верно? Тем…
Хлопнула дверь. Послышались быстрые удаляющиеся шаги. Мортимер спешно ретировался. В то же мгновение Латыш рухнул в кресло.
