Я замечаю отца почти сразу: он всегда и везде в центре внимания. У меня есть теория о том, что у богатых, очень богатых людей появляется свой личный запах бабла. И все, кто хочет вложиться в их успех, тут же на него ведутся. Мой отец — яркий представитель своего вида.
— Может, выпьем? — предлагает моя спутница, и я уверенно снимаю с себя ее руку.
— Прости, я здесь не для того, чтобы напиваться. Развлекайся.
Последнее, что я замечаю, прежде, чем отвернуться — ее недовольный взгляд. Да и пофигу.
Отец замечает меня и даже раздумывает пить из бокала, который как раз поднес к губам. Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга, а потом он милостиво машет мне рукой. Словно, блин, я собачонка.
Да пошло оно все это затасканное до дыр, вонючее «деньги к деньгам, семья к семье».
Я медленно и выразительно показываю ему средний палец. Да, я взрослый мужик, но сейчас это даже не просто непристойный жест, это мой знак протеста их играм в «делай бабло из воздуха, разводи кроликов». Мы оба знаем, что я родился не для этой жизни, что я привычен к запаху крови и кишок, а не к ароматам богемы. Потому что богема воняет куда хуже, чем замазанные дезодорантом потные подмышки. И я тут задыхаюсь.
Глава одиннадцатая: Ветер
— Ты все-таки пришел, — говорит мать, выныривая из толпы.
Она у меня настоящая красавица даже в свои годы. И я ее люблю несмотря ни на что. Несмотря на то, что она никогда не любила меня. Ее любимчик давно лежит в могиле, и она будет оплакивать его до конца своих дней. Его — наркомана и бездельника. Интересно, если завтра я обдолблюсь до состояния «выйду полетать в окно, ведь я хренов Икар!» — она прольет хоть пол стакана слез?
— Привет, мам. — Я целую ее в щеку, протягиваю маленькую коробочку. — С Днем рождения.
Она даже не трудится заглянуть внутрь, просто сжимает в кулаке и оценивает меня взглядом. Наверняка недовольна тем, что на мне костюм из обычного магазина, а не какой-нибудь Том Форд или Армани. И тот, и другой у меня есть, но, если бы я заявился в таком виде, это означало бы одно — я принял правила игры.
— Ты виделся с Лейлой. — Она не спрашивает, она утверждает.
Засовываю ладони в карманы пиджака и молча жду продолжения.
— Ты знаешь, что она мне никогда не нравилась.
Это правда.
— Так и будешь отмалчиваться? — наконец, сдается мать.
— Просто хотел услышать вывод или хотя бы напутствие на пути к добровольному самосожжению на благо семьи.
— Ты совершенно не меняешься.
— А ты все такая же молодая красотка, — улыбаюсь я. — Постоянство, мать его!
