Вечером, в половине девятого, из театра до него донесся резкий звук.
«Мотор стреляет, — подумал он. — Нет. Пистолет».
Мгновением позже он услышал взволнованный хор голосов, и сразу настала тишина, словно обвал преградил путь могучей волне. Хлопнула дверь. Раздался топот.
В кабинет ворвался бледный, как смерть, билетер, дико озираясь, будто не видя ничего вокруг, силился что-то произнести:
— Линкольн… Линкольна…
Бэйес глянул на него поверх бумаг.
— Что там с Линкольном?
— Он… в него стреляли.
— Отличная шутка. А теперь…
— Стреляли. Вы что, не поняли? Застрелили. На самом деле. Убили во второй раз!
Билетер вышел, держась за стену, его шатало.
Бэйес непроизвольно встал.
— О, боже мой…
Он промчался мимо билетера, который бросился за ним по пятам.
— Нет, нет, — повторял Бэйес. — Это же невозможно. Не может быть. Нет. Не может быть…
— Его убили, — выдохнул билетер.
Едва они, пробежав по коридору, миновали поворот, навстречу из дверей театра высыпала толпа зрителей, кричащих, визжащих, стоявших в смятении, и были различимы голоса:
— Где он? Где убийца? Вон тот? Этот? Держите! Не дайте уйти! Стой!
Пара охранников, спотыкаясь, расталкивая и оттаскивая людей, пыталась оттеснить их от человека, тщетно уклонявшегося от ударов, сыпавшихся на него отовсюду. Люди рвались к нему, толкали, щипали, лупили его свертками, дамскими зонтиками, что разлетались на куски, как воздушный змей в урагане. Женщины потерянно кружились в поисках своих спутников, плача и причитая. Мужчины с ревом отпихивали их подальше от центра бури, где охранники отбивали у толпы человека, растопыренными пальцами закрывшего окровавленное лицо.
— Господи боже. — Бэйес замер, постепенно понимая, что все это не сон. Он уставился на побоище. Затем бросился вперед: — Сюда! Назад давай! А ну, с дороги! Сюда, за мной!
В толпе образовалась брешь, в которую они проскочили, заперев дверь.
В дверь колотили, изрыгая все проклятия, которые только мог придумать человек.
Театр содрогался от завываний, криков и угроз.
Бэйес долго глядел на ходившие ходуном двери, затем перевел взгляд на охранников и сжавшегося человека.
Внезапно он отпрянул, словно его ослепил проблеск истины в прогале между креслами.
Он наступил на нечто, затаившееся на ковре у прохода, серое, как мерзкая крыса, кусающая свой хвост. Склонившись, он нашарил все еще теплую рукоять пистолета, не веря своим глазам, поднял его и опустил в карман. Прошло с полминуты, прежде чем он смог поднять глаза и взглянуть на фигуру посреди сцены.
