Уклоны, загибы и задвиги в русском движении | страница 46
2. Дух сектантства
Не по душе мне и откровенно сектантское позиционирование НОРНЫ в русском движении. Этим она напомнила мне «Память» покойного Васильева, а также политических покойников — РНЕ Баркашева и НСО Румянцева. Только у нас-де рецепт верного спасения, только мы-де спасём русский народ, а вы все, остальные, либо помогайте нам, либо отвалите на три лаптя и не мешайте спасать. Видали, слыхали, помним, как же…
Вот и НОРНА так же о том же:
«Напомним, мы никого не агитируем вообще. Мы принимаем. Принимаем в наш Орден. Принимаем на борт корабля, который спасётся среди мировых и российских бурь… Большинство людей в мире и в России обречено погибнуть в результате глобального кризиса. Зачем же убеждать большинство или его разубеждать. Мы не собираемся спасать всех. Мы не собираемся спасать заблуждающееся большинство. Мы собираемся собрать тех, кто готов, правильно поняв ситуацию, создать команду, целью которой будет спастись самим в водовороте мирового хаоса».
Абсолютно правильный, грамотный вербовочный подход… для секты. Именно так все секты — от тайных орденов и масонских лож до какого-нибудь хакасского Вениамина — говорят и поступают.
Как же всё это надоело! Осточертело!!
И ведь вот беда: никакой пример, хоть той же «Памяти» с РНЕ, ничему их не учит.
Но в наши дни никто ничего уже не сделает в одиночку, объединение здоровых русских сил стоит в повестке дня. А сектам сегодня не место в русском движении.
3. «Карфаген должен быть разрушен», или Паранойя на марше
Кстати, о логике.
Не могу не вернуться к главной теме (точнее, главной навязчивой идее) НОРНЫ, к «анархической русофобии». К её ненависти по отношению к исторической России, её государственности, «имперским государственным структурам», «имперской государственной машине», которую надо разрушить до основанья, а затем…
А я вот люблю историческую Россию. Считаю её государственной ипостасью русского народа, в целом соответствующей ему, как форма соответствует содержанию. Нахожу в её прошлом много народного величия, красоты, кипения жизнеутверждающих сил.
Но, видимо, прав был Иван Бунин, написавший в час гибели Российской Империи горькие строки: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, — всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…»[19].
Так и вышло. Хорошо мне, историку, никогда не жившему только в современном мире, но всегда ещё и в прошлых веках, да ещё на выбор. А людям, всю жизнь проведшим, упёршись рылом в совок, и впрямь, должно быть, трудно думать о России с восторгом, с любовью. Тем более, что советская официальная (а другой они не знали) историография преподносила всю дореволюционную Россию в серо-чёрных тонах. Невольно переносят такие люди все совковые мерзости и в прошлое, близкое и далёкое, ищут в нём обоснование своей озлобленности за несбывшиеся надежды. Поколение целое, что называется, выросло в огороде, слаще морковки ничего не евши. Хотя, на мой взгляд, и в Советском Союзе было очень много хорошего, и я, хоть был в СССР абсолютно внесистемным изгоем, учёным-надомником без малейших надежд на карьеру (в отличие от П.М. Хомякова, который дорос до профессора и завсектором в академической системе), вспоминаю о нём очень тепло, а кое за что и с благодарностью.