— Отчего ты не спишь? — услыхал я робкий голос.
И то, что она первая обратилась ко мне после долгого и упорного молчания, больно и сладко кольнуло мне в сердце. Я тихо ответил:
— Не знаю… А ты?
И опять мы долго молчали. Месяц заметно опустился к крышам и уже глубоко заглядывал в нашу комнату.
— Прости! — сказал я, подходя к ней.
Она не ответила и закрыла глаза руками.
Я взял ее руки и отвел их от глаз. По щекам ее катились слезы, а брови были подняты и дрожали, как у ребенка. И я опустился у ее ног на колени, прижался к ней лицом, не сдерживая ни своих, ни ее слез.
— Но разве ты виноват? — шептала она смущенно. — Разве не я во всем виновата?
И улыбалась сквозь слезы радостной и горькой улыбкой.
А я говорил ей, что мы оба виноваты, потому что оба нарушали заповедь радости, для которой мы должны жить на земле. Мы опять любили друг друга, как могут любить только те, которые вместе страдали, вместе заблуждались, но зато вместе встречали и редкие мгновения правды. И только бледный, грустный месяц видел наше счастье…
1899
Альманах «Северные цветы», М., 1901. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.
Современники находили в рассказе автобиографические моменты. Так, Миролюбов в письме к Бунину от 29 мая 1901 г. бросил автору упрек: «Не пишите рассказов, где описываются эпизоды Вашей семейной жизни, как в „Северных цветах“. Не нужно этого касаться, это не для читателя» (ЦГАЛИ). На это Бунин отвечал в письме от 1 июня 1901 г.: «Что же касается „Поздней ночи“... то я и не думал касаться своей семейной жизни. Там настроение — общечеловеческое, и фигурируем в нем вовсе не мы с Анной Николаевной — никогда в жизни у нас и подобного ничего не было» (Литературный архив, выл. 5. М.— Л., 1960, с. 132).
