Забытый раёк: книга стихов | страница 5



всех известных и всех безвестных из их семьи.
И пока нам дано вспоминать, потеряв из виду,
за бокалом Аи, за тропою ночных рябин,
они вовремя возвращаются в Атлантиду,
подымающуюся к случаю из глубин.
Они были из тех, которыми удостоен
город, им вслед вздыхающий неспроста
парой дышащих иорданских черных промоин
накануне Крещенья у Охтинского моста.

«В колониальной нашей лавке...»

* * *
В колониальной нашей лавке
давно провалены все явки,
все перепутаны пароли
на этикетках,
сидят ночные чак-мооли
в злаченых клетках;
квакушки,птицы и собаки —
сплошные символы и знаки,
и всякий идольчик точеный
необорим, как кот ученый
из дебрей Явы,
а уж турусы на колесах —
одна растрава.
Тома с банановой бумагой
сродни искусам,
и я томлюсь туземной тягой
к стеклянным бусам.
Но всё мне тут не по карману,
резьба кальяна,
ни бондиана, ни гондвана,
аргентум серег и солонок,
лишь бубенцов дешевых пара
да керамический слоненок
с Мадагаскара.

«Град святого Петра, тебя выбелил град...»

* * *
Град Святого Петра, тебя выбелил град,
обесцветили высолы красных бригад,
невеселых побелок,
где в созвездье Весов и в созвездье Часов
запирается твой солончак на засов
двух ржавеющих стрелок.
И не то чтоб Дидим, а почти побратим,
блудный брат в друга, в гостя легко обратим
в твоих тайных карталах;
в них палаткою в храме застыл Севморпуть,
вмерз в пространство, которого не развернуть
перекройкой кварталов.
Но ты все-таки длишься молвою из уст,
тенью порскаешь вдруг из куста или в куст,
прорастаешь в забытом газоне искусств,
не сдающийся клевер;
не тебе своё «never!» кричит воронок,
стае вечных гусей, ее вектору в срок
перелета на север.

«Горит, как солнце, центр земной...»

* * *
Горит, как солнце, центр земной,
а солнце катится как с кручи,
и в колбе светится цветной
гомункул доктора Петруччи.
Пылает тигельным огнем
ртуть, этот пункт шкалы прокатный,
и брезжит за моим окном
пейзаж чеканный и закатный.

«Наговорили, что плоть излучает какое-то поле...»

* * *
Наговорили, что плоть излучает какое-то поле,
наговорили, что наши границы — размыты.
Милый, с чем смешаны мы и кто мы с тобою
в этих объемах кубизмом одетого быта?
Перышко вечное! Строчки под пальцами кружат.
Кисть невеликая! Краски стекают — картиной.
Милый, такая судьба нам: в жару или в стужу
между вещами и ветром служить серединой.
Ночь очевидна и невероятна трикратно,
всё в ней охота на лис и волна по сувою.
Милый, смотри, как над нами плывут безвозвратно
Сфинкса лицо, облака и луна над Невою.

ИЗ ЦИКЛА «ДРИАДА»

(«Робкое дерево, робкое тело...»)