Почерк, распластывающийся в полет,
которого правило не берет,
которому прописи — мука,
в бумаге линованной он как в тюрьме —
«…пиши поперек!» — не к тебе ли и мне
сей императив обращен в тишине,
в которой ни стука, ни грюка?
Почерк как прочерк в графе графологий, —
то обостренный в обрыв, то пологий, —
без аналогий.
Косо и криво — быстрее, быстрей! —
нить лабиринтова вьется (не оборвется?) вязью
чернильной.
Жизнь обострилась настолько, что боли острей;
почерк как отпечаток — пальцев? судьбы? — оттиск руки
со стороны тыльной.
Я различаю твои состояния так,
как различает слои археолог:
по начертаниям букв и по тому, как падает восклицательный знак,
как скашиваются тире, ведя свой ночной волок.
Так за пишущую машинку! скрывать и скрыть
все механизмы срывов и состояний!
только другое слово летит во всю прыть
из-под литеры с увеличением расстояний
между рукой и бумагой. И во всю дрожь
и во все тепло или лед ладонного поля
письма писать в ничто и отвечать — на что ж? —
видно была дана невольная воля.
Без обращений, но… без обращений! — ну…
все-таки был искус и обращаться.
Ибо ко всем — это и ни к кому.
Стало быть, к одному? к себе, может статься.
Беря начало из тьмы на белизне бумаг остается след.
Исследователь (преследователь…), следопыт, бредущий
по кромке!
Вначале был почерк, выбивающийся из смет,
взметающий над собой невидимый свей поземки.
