— Скажи, дорогая, — спросил пришедший из театра отец, — почему это у нашего младшего раскосые глаза, да еще и голубые?
— Должно быть, я смотрела на киргизов, когда была в тягости, — отвечала матушка, — да и на голубое небо над их караванами над Волгой; тогда была солнечная очень холодная зима.
«Милы глаза, немного узкие, как чуть открытый ставень рам», — написал в эту минуту сидящий на одной из соседних улиц в застекленной галерее с чучелами птиц поэт.
Прогулки с матушкой по улицам с двухэтажными, редко — трехэтажными домами, масштабными и для детей, и для взрослых, доставляли ему необычайное удовольствие, он разглядывал подолгу электрический театр «Модерн» с занятной башенкой, летний театр в саду «Аркадия», колокольни на Большой Угревской и Московской; но когда доходили они до Астраханского кремля и видел он восьмидесятиметровую колокольню, чуть накрененную, он начинал кричать, так боялся, что она сейчас упадет, свалится на его глазах, обрушится на их головы. Матушка хитрила, подводила его к колокольне по разным улицам, с разных сторон, но всякий раз кончалось дело криком, слезами, бегством, он вырывался, матушка бежала за ним, ловила его за ручку, и они шли от заговоренной пизанской колокольни прочь. Астраханский кремль начали строить в шестнадцатом веке, закончили в семнадцатом, строили из кирпича развалин бывшей золотоордынской столицы Сарай-Бату. Кремлю кирпич покорился, против колокольни восстал: ее строили трижды. Первая, возведенная в XVIII веке, через полстолетия покрылась трещинами, развалилась; вторую заложили в конце осьмнадцатого, закончили в 1813 году, к началу XX столетия она накренилась, ее разобрали; третью поставили к 1913 году, и она вскорости начала отклоняться от вертикали. Ее малый наклон пугал мальчика безумно, казался несоразмерно большим, почему она качнулась? чего она хочет? что с ней? однако за двадцатое столетье, отклонившись заметно, она раздумала, остановилась, наклонною встретив век XXI, стала символом Астрахани. Матушке нравилось гулять по кладбищу, но мальчика там охватывало молчаливое волнение, он тащил ее прочь, уводил, она не настаивала. Он рано научился читать, сидя у нее на коленях, глядя в текст, который читала она вслух, но не мог читать всё предложение, буквы у него складывались лишь в отдельные слова. Он заметил и запомнил семейную усыпальницу купцов Хлебниковых и, когда матушка сказала, что они пойдут к Хлебниковым, решил, что она опять хочет гулять по кладбищу, отказался наотрез. «Иди к покойникам одна!» — вскрикнул он. Поняв, она объяснила: нет, мы пойдем к сыну старых Хлебниковых, он совсем живой, был смотрителем соляных промыслов, попечителем степного улуса, живет на Крестовоздвиженской улице с женой и детьми, она идет переговорить с ним об уроках рисования и музыки, мне не с кем тебя сейчас оставить, пойдем со мной; тогда он пошел, согласился.
