Один из маленьких драгоценных домов Петербурга за незаметным фасадом своим таил уют и красоту, был шкатулкою с секретом. Стоило подняться на третий этаж по лестнице с нарядными чугунными кружевами перил — и на верхней площадке между левой и правой дубовыми дверьми в купеческую квартиру (двери застеклены были леденцовым стеклом, прозрачным для света, но скрывавшим происходящее за ним) встречал входящего огромный витраж окна во двор, цветной, в стиле модерн, на коем бродили недвижные длиннокудрые нимфы среди вьющихся изумрудно-зеленых растений, лилий, ирисов, окно с нимфами напоминало о тропической Индии и о трех достигавших ее крутиковских кораблях.
В советское время квартира была разделена. В части, в которой жила девочка с родителями и тетками, анфилада роскошных гостиных и спален лишена была кухни и туалета (великих походов и пачек заявлений стоило родителям обзавестись уборной с горсточку); зато в комнате с эркером, где обитали тетки, стоял шикарный камин с мраморным обрамлением и каминной полкою, ловило отражения вделанное в стену огромное, с полу до потолка, зеркало, а по потолку летали амуры. Поскольку часть гостиной, принадлежавшую отцу и матери девочки, отделили перегородкой не глядя, на потолке слева остались пол-амура, вторую половину девочка наблюдала уже из своей комнаты. В теткиных апартаментах закопченный топкою камина и «буржуйки» потолок закрасили краской цвета слоновой кости, девочка очень жалела закрашенных путти, горько плакала, пол-амура по второй замалеванной половине своей в печали пребывал. Зато соседям (через площадку напротив) доставшаяся часть квартиры блистала огромной кухнею с монументальной плитою, бронзовыми дверными ручками и фантастической ванной, украшенною майоликовой плиткою в субтропических листьях. Спали ли в ванной, спросите вы; думаю, да.
Предвкушая переезд на комаровскую дачу, девочка стала вспоминать, как она увидела Клюзнера впервые. В тот день ей, совсем маленькой, подарили куклу, она решила показать ей нимф, тихохонько вышла на красивую площадку с витражом, пришло ей на ум, врожденной аккуратистке, вытрясти пыль с кукольной одежды, она стала трясти кукольную кофточку, тальмочку ли, над лестничным проемом, хлопнула дверь парадной. Она наклонилась посмотреть — кто идет, продолжая вытряхивать кукольные шмотки; человек глянул на нее снизу вверх, сверкнули, точно кошачьи, фосфорически голубые глаза его, тут он бросился наверх бегом через ступеньку, грозно рыча: «Эт-то кто тут кукольную пыль мне на голову стряхивает?!» Она задыхаясь, помчалась в квартиру, скорей, скорей, он несся следом, она забилась в свой закуток, тут вышла маменька и сказала: «Борька, что ты ребенка пугаешь, ты рехнулся. А ты выходи, это наш друг, будем знакомиться». Она выбралась из щели между купеческими буфетом и сервантом, поправила сшитое из купеческой занавески платьишко, сказала храбро: «Я Лена, а ты кто?» Он отвечал: «Я капельмейстер», — и она не успела подумать, что это его фамилия, потому что в этот момент на улице хлынул дождь, все оконные стекла наполнились каплями, и у нее так и запомнилось на всю жизнь: капельмейстер, человек дождя, мастер капель.
