— А обратно в магазин вы возвращаться не собираетесь? — спросил он с вежливой заинтересованностью, несколько наигранною.
— Я, может, и собрался бы, да там дверь закрыли. Поймал меня кто-то. Или ловит.
Он вздохнул.
— Нет, это не вас ловят. Это меня.
И пока я пытался оценить эту информацию, он молниеносно вцепился мне в руку и вволок меня в простенок между двумя весьма объемными шкафами у окна. Втиснув меня в стену, он прижал палец к губам. Голоса приближались.
Мы стояли в темноте, они прошли по освещенной части коридора, и я хорошо их разглядел. Их было четверо. Странно, но они разговаривали, а слов я не понял. Я даже не уловил, по-русски говорят они или нет, и почему-то решил, что по-болгарски. Шли они быстро и складно, не то чтобы маршировали, но так экономно и целенаправленно двигались; в них тоже, пожалуй, было что-то от животных неизвестной мне породы; но в них чувствовалась агрессия, что ли, опасное нечто, чего в соседе своем я не ощущал. А у меня на это дело особое чутье. Я опасность потенциальную в человеке шкурой чую. Это у меня тоже с детства: вот оно только через порог переступило, а мне уже ясно в общих чертах, чего от него ждать. Свойство старой цыганки. Или прирожденного авантюриста. Только не подумайте, что я какой-нибудь там экстрасенс, телепат или телекинетик. Боже упаси. Я, знаете ли, лакмус, только и всего.
Четверо эти проследовали очень стройненько. Главный, как я его понял, шел вторым. Он был чуть меня ниже, такой плотненький, большеголовый, с малоприятной физиономией; то есть черты как черты, а взгляд нехорош и рот подгулял. Глазенки такие малость оловянные, а рот как прорезь — щель, так сказать. Скважина. И сердит он был. Остальным выговаривал. Остальные трое были мальчики на подбор. Каратисты, вероятно, дзюдоисты, очевидно, супермены, само собой, и красавцы опереточные. В джинсуре, как положено, в курточках дутых и в кроссовочках сногсшибательных. Не то что мы тут за шкафами — один в плаще, другой в дубленке. И эти три мальчика двухметровых шли со своим шефом, как овечки тихонькие, и только глотали, что он говорил. А судя по глазкам и по тому, как он скважину кривил, да по нотам, которые он выдавал, ничего хорошего в их адрес сказано им не было. Да и ни в чей, надо думать. Одно слово повторялось часто, его я запомнил: «Фрага». Так они и прошли, быстренько, и только голоса дальше, дальше, а вот и дверь ту запертую открыли, закрыли опять, удалились.
