Не самый изобретательный, не самый эффективный, но довольно приятный способ испросить прощения.
Ещё налить капельку водки…
Вот что мне категорически нельзя. Если почему-то приспичит покинуть этот мир до окончания отпущенного срока, мне достаточно выпить сто грамм. Но это то, что знаю я, а больше знать никто не должен.
— Крошка, — сказал я, — жизнь удалась!
— Ага, — сказала она. — Ты, кажется, приходишь в себя?
— Именно! И направляюсь навестить старых друзей.
Наступила тишина. Потом я услышал, как она кладёт нож на стол.
— Это то, что я думаю? — напряжённо спросила она.
Я уже подходил к вертолётной площадке.
— Ну, наверное, не совсем. Это мальчишник. Жёны и любовницы остаются в кроватках.
— Ты не оставишь меня одну! — завопила Лиса.
Интересно, подумал я, а захоти я тебя сейчас на самом деле оставить — что бы пришлось говорить? Впрочем, ничего не пришлось бы — улетел себе молча, и всё.
— Уже оставил, — сказал я. — Аривидерчи, миа памела!
Турбину запустили, винт крутился, пилот махал мне рукой, Лиса что-то кричала в трубку, я не слышал.
(Вот что она кричала: «Не оставляй меня одну! Пожалуйста! Я не могу больше одна! Ну прости меня, я была дура, я больше не буду, ну прости! Я не хотела тебя обидеть! Я никогда не буду тебя злить! Давай ещё раз про всё поговорим!..»
Но тогда я этого не слышал. А если бы слышал… Да нет, в любом случае… Мне ведь оставалось два месяца максимум. Что можно успеть за два сраных месяца?)
— А вот если бы ты знал, что тебе осталось жить… ну, скажем, месяц? Ты бы что сделал? — спросила Дашка.
Мы лежали на кусочке пляжа, зажатого между двух слоистых ноздреватых скал. Спуститься — или подняться — можно было только по крутой сыпучей тропе. Сверху нас закрывали довольно густые кусты, справа из-за скалы чуть выступал полуразрушенный волнолом с торчащей на торце арматурой. На днях я на неё чуть не напоролся.
Дашка была высокая и очень красивая, хотя эта красота вызывала что-то вроде опаски. В родове Дашки были яркие насыщенные народы: татары, армяне… У неё было только два недостатка: она была замужем и от мужа уходить не собиралась — и временами её пробивало на мазохизм. Это не совсем то, что мне нравится в женщинах. Она требовала не боли, а унижения; и это скорее притормаживало меня, чем привлекало. Но такое случалось не слишком часто, обычно — накануне разлуки. То есть не сегодня.
— Никогда не задумывался, — сказал я.
Солнце зашло за облако, похожее на исполинский рогалик. Сразу стало зябко. Был конец мая.
