- Ты гляди какого добра принес, - сказала она. - Да с этим можно жить. Надо нам завтра еще раз вместе сходить.
- Куда тебе с Ланкой, - сказал я. - Один схожу.
Мать раскинула возле окопа старое байковое одеяло высыпала на него просяные колосья и тут же встав на колени, принялась обмолачивать их, растирая между ладонями. Ланка старательно подражала матери.
- А я тут без тебя кило огурцов купила, соленых.
- Купила? - удивился я. - Где же это продавали?
- А тут одни, на Высоковольтной живут, у асфальта. Она, я знаю, продавцом в овощном работала, а он извозчиком. Натащили, а теперь продают. Выкатили прямо на улицу две бочки, весы поставили. Шестьсот рублей за кило огурцов. А капусту по восемьсот за кило, но капусты мне не досталось.
- Ничего себе цена! Чего же они по тысяче не спросили?
- А и по тысяче все так же расхватали бы. С деньгами-то здесь чего теперь делать? А они за Волгу уходят, моментом пользуются, ловкачи.
- Интересно.
- Еще как! Кому война, а кому нажива. Вчера они, говорят, тоже две бочки продали, так что тысяч двести, а то и триста хапнули.
- Я не о том, сколько хапнули. Интересно, что такие люди есть.
- А люди, сынок, всякие есть. Там два солдата тоже подошли, спрашивают: "Сколько стоит?" А она: "Шестьсот рублей". А откуда у солдата такие деньги? Повернулись и пошли. Они же в бой идут, ее, подлую, защищать, а она с них шестьсот рублей за пяток несчастных огурцов.
У матери от негодования и обиды на глазах навернулись слезы.
- Ну, чего ты расстраиваешься, - сказал я.
- Да как же... Думаешь легко смотреть, как твои дети голодают. Ей вон только три года, - мать кивнула на сестренку, - а она уже такое терпит... И никому до этого дела нет. Сбросили тут наши листовки с самолета: соблюдайте, пишут, порядок. Вот нам от этих листовок сытно стало... И за Волгу тоже... Марфутка Ежова неделю на берегу просидела и назад пришла. Там такая переправа, что и военных-то не успевают переправлять. А бомбят еще хлеще, чем тут. Санитарный пароход потопили. Трупы по всей Волге плавают.
- Ладно, не плачь. Перебьемся.
Мать, встав с колен, вытерла глаза концом головного платка и пошла через улицу к Кулешовым, а несколько минут спустя вернулась с самодельной мельницей-зернорушкой.
- Павел тоже хочет завтра с тобой пойти, - сказала она.
- Хочет, так пойдем.
Мы взяли немного обмолоченного зерна, прогнали его через зернорушку и в тот же вечер спекли просяные лепешки. Лепешки плохо снимались со сковородки, ломались, в них было много шелухи, но нам они показались очень вкусными.
