Я смотрел на труп, и на меня постепенно наползал ледяной страх.
Тут я почувствовал, что рядом кто-то стоит. Это, привлеченный моим оторопелым видом, к двери подошел вредный Мартен.
Я посмотрел на него. Его глаза были равнодушно-спокойными.
— Эй, Фавар! — крикнул он напарнику. — Ну-ка, взгляни!
Само собой, они меня загребли. И обижаться на них за это не приходится: когда полицейские застают в доме, где лежит труп, одинокого парня, то предлагают ему вовсе не скидку на билет в кабаре. Логично?
Да, вот это было потрясение так потрясение… Я покинул дом в шарабане легавых таким же убитым, как боксер, которого увозят из дворца спорта после нокаута.
Мартен и Фавар не задали мне ни единого вопроса: берегли силы. Дельце намечалось чудненькое, и они опасались сгоряча наломать дров.
Потом все пошло, как в кино, когда быстрая смена кадров обозначает длительный период времени. Для начала они установили, кто я такой, и тут уж им ничто не помешало меня как следует отдубасить. А когда на рукоятке ножа обнаружили мои отпечатки — тут уж начался настоящий мордобой. (Еще бы не обнаружить: ведь я столько раз вертел этот нож в руках… Убийце достаточно было надеть резиновые перчатки).
Да, продумано все было отлично. Эмма и Робби смылись с наступлением вечера. Полиции Эмма продемонстрировала телеграмму с орлеанским штемпелем, срочно вызывающую ее к изголовью тяжело больной матери. (Полицейские решили, что телеграмма липовая, и, отвешивая для бодрости оплеухи, стали вынимать из меня фамилию моего сообщника, который ее отправил). Эмма сообщила, что попросила Робби взять напрокат машину и отвезти ее туда. Полиция нашла их следы. Нашла заправщика, который наливал им бензин. Нашла хозяина кафе в Этампе, который подал им ужин около одиннадцати вечера. Наконец, соседи больной матери наперебой рассказывали, как «дамочка» и ее шофер примчались, словно безумные, около полуночи… А ведь старика прикончили как раз в это время. Следовательно, Робби и его дорогая хозяюшка были тут ни при чем. Оставался только ваш покорный слуга, Капут…
Под моим матрацем нашли принадлежавшие старику документы и ценные бумаги. Все было ясно, и мой адвокат — наспех подысканный молодой парнишка — этого не скрывал. Я погорел и знал, что присяжные единогласно решат отхватить мне кочан.
Этот удар ниже пояса так меня сломил, что я даже не находил в себе силы возненавидеть Эмму. Я испытывал перед этой гадюкой лишь какое-то восхищение. Лучшей подставки и придумать было нельзя. Она убила одним ударом двух зайцев: сперва я отправил на тот свет ее мужа, а теперь на меня повесят и убийство старика.
