Действительно, принимая во внимание прошедшие несколько часов, это казалось мне маловероятным.
— А он тебя любит?
— О, здесь другое…
Голос ее звучал жестко. Я высвободился из ее объятий и посмотрел на нее повнимательнее. В ее глазах горел враждебный огонек, и от этого у меня потеплело на душе.
— Что ты называешь «другим», Эмма?
— Я ему нужна! Я слишком многое о нем знаю. А он — обо мне. Мы с ним будто друг у друга в плену, понимаешь?
— А можно узнать, что вас связывает?
— Нет!
Я не стал допытываться. В конце концов, это меня не касалось. В жизни нужно уметь не задавать лишних вопросов. К тому же — зачем мне знать ее прошлое? У каждого из нас оно свое, более или менее гнилое. Такое прошлое — плохой подарок любимому человеку…
Мне от нее нужно было не прошлое, о нет! Настоящее, а особенно — будущее: чтобы не бояться пресытиться настоящим, понимаете?
Мужики — все такие. Ни черта не соображают, ни в чем не знают меры. И всю жизнь бегут за морковкой, висящей на палке перед носом…
— Так ты что, собираешься вечно жить с этим типом?
Она вздохнула. Потом ее глаза вперились в мои.
Я видел только черные точки зрачков, которые маячили в полутьме, все расширяясь и расширяясь.
Медленно, разделяя слова и не сводя с меня глаз, она проговорила:
— Нет, не вечно. Никто не вечен, любимый. Никто. Даже ОН!
Когда за окном забрезжил рассвет, все было решено… Мы придумали доморощенный план убийства Бауманна.
Я выдаю вам это вот так, сразу, и вы, наверное, скажете себе: «Да, эти времени зря не теряют!» А между тем все у нас решилось в разговоре само собой, и ни один, ни другой не выглядел организатором или руководителем.
Даже теперь, вспоминая ту ночь, я затрудняюсь сказать, кто из нас первым выразил мысль о том, что с Бауманном мог бы произойти несчастный случай. Погодите, что это я… Сама мысль, разумеется, принадлежала ЕЙ. Но вот мысль о том, что можно было бы воплотить ту, первую мысль… Пожалуй, она пришла к нам двоим одновременно. Ведь если спросить у двух прилежных первоклашек, сколько будет два плюс два, они вместе ответят «четыре», верно?
И мы ответили «четыре» на тот незаданный вопрос, который тяжелым грузом висел под потолком спальни.
И в наших головах слово «четыре» тоже писалось шестью буквами, только другими. Получалось — «смерть».
Мы продолжали толковать в этаких неопределенных выражениях и вдруг заметили, что говорим о Бауманне так, словно его уже не существует. Мы забили его насмерть глаголами в прошедшем времени, понимаете? Смешно, правда?
