— Касса, — произносит он. — Общак. Общая касса, которая формируется совместными усилиями. Сокращённо — ОК.
Чапай, потеряв нас с Васей, держится двумя руками за последнего собеседника-Собаку.
— Касса работников, — говорит Чапай. — Никаких банков. Банки — это наёбка.
— Фикция, — подсказывает Собака.
— Точно.
Какой-то миг они молчат, я снова засыпаю, но тут Чапай говорит:
— В принципе, — говорит он. — Тут тоже есть касса.
Собака растерянно оглядывает комнату.
— На заводе, — объясняет Чапай. — Наш директор держит её в парткоме. Бывшем парткоме, — добавляет он.
— Ну? — Собака настораживается. Я тоже просыпаюсь.
— В принципе, — говорит Чапай, — сегодня выходные, охрана только на вахте. Территорию обходят дважды за смену. Я знаю их маршрут и распорядок.
— Ну?
— В принципе, — объясняет Чапай, — это не его деньги. Не его трудом заработаны. Это трудовые деньги. Общак.
— Как у Маркса? — спрашивает Собака.
— Как у Маркса, — соглашается Чапай. — Можем взять.
— Вы что, — говорю я, проснувшись, — ёбнулись? Заметут сразу. Ты что, — говорю Собаке, — не видишь? — он же поехал на своём пыхе, он же сейчас не с тобой говорит, он же с Карлом Марксом говорит, причём гамбургского периода.
— Не трынди много, — обижается Чапай. — Никто тебя не заметёт. Охранников всего двое. Этот завод регулярно кто-то бомбит, начиная с директора. Тут уже украсть нечего.
— Ну, — говорю, — какого ж хрена мы туда полезем?
— Я сегодня видел, — понижает голос Чапай, — как директор что-то у себя запаковывал.
— Что?
— Не знаю. Может, бабки, может, аппаратуру. К нему с утра приезжали акционеры, подогнали микроавтобус и они туда начали выносить какие-то ящики. Забили полностью салон и уехали. А несколько ящиков осталось, я сам видел.
— Ну, да, — говорю, — там подшипники какие-нибудь, а мы подставляться будем.
— Да нет у него, — шепчет Чапай, — никаких подшипников. А если есть — в парткоме он их не держит. Там бабки. Или аппаратура. Он, сука, замки даже сменил, я сам видел.
— Замки?
— Замки.
— Так как мы туда залезем? — не понимаю я.
— Через крышу, — произносит Чапай. — Я знаю способ. Только нужно сейчас выйти, пока ещё светло и пересидеть на крыше до двух-трёх часов, пока охранник пройдёт. Потом спустимся и всё вынесем. Всё чисто, никаких следов.
— Он же тебя сразу вычислит, — говорю.
— У меня алиби, — говорит Чапай.
— А на самом деле у него триппер, — шепчет Собака мне, думая, что Чапай его не слышит.
20.45
Мы соглашаемся идти. Без Васи. Я говорю — давай так: Вася остаётся здесь, типа на посту, понимаешь? он в принципе наш и давай его тоже считать, но сейчас он на посту, Вася тем временем переворачивается на другой бок и падает со стула. Мы поднимаем его измождённое тело и перекладываем на топчан , я с подозрением смотрю, что там Чапай себе настелил, а то нам ещё с Васей жить в одной комнате, ещё притащит что-нибудь, ну да ладно, думаю, и мы уходим. Чапай нас проводит вечерним заводом, сквозь какие-то полуразваленные цехи, где бегают крысы и летают птицы, настоящий тебе заповедник, Собака наступает на какую-то металлическую хреновину и та глухо звенит, тихо, шипит Чапай, осторожно, он проводит нас ещё какими-то коридорами, на полу валяются старые газеты и рваная спецодежда, потом мы проходим под самым забором, осторожно, говорит Чапай, что такое? настораживаемся мы, не вступите, кратко объясняет Чапай, мы осторожно перебегаем под натянутой вдоль забора колючей проволокой и оказываемся за какой-то четырёхэтажным кирпичным зданием, покрытым новым шифером. Всё, говорит Чапай, это партком. Полезли.
