Я присмотрелся к нему внимательнее, но не нашел никаких отклонений. Это был все тот же коренастый и неприятный пьяница Рим.
Он зубами сорвал колпачок с бутылки и начал жадно глотать пиво, стекавшее у него по подбородку на грудь. Я тоже взял себе пива. Оно было такое чудесное, что я охотно выкупался бы в нем, но в программе этого не было.
— Ты понимаешь, что произошло? — спросил он между двумя глотками, устраиваясь на койке. — В эту дыру вливалось пространство, а внутри там никакого пространства не было. Теперь мы знаем, по крайней мере, пространство ведет себя, как жидкость.
— А я думал — пространство это только система, — отозвался я сквозь такое же, как у него, бульканье.
— У пространства есть определенная структура, — серьезно возразил он. — Есть направления: восток, запад, север, юг, зенит. Есть также расстояния… Боже мой! — Его налитые пивом глаза вдруг загорелись возбуждением, он вскочил и включил все экраны внешнего обзора. — Смотри! Вот космос, все его звезды находятся в пространстве. Все! Кроме… — Тут голос у него перешел в бормотанье, он выпустил бутылку из рук и начал нашаривать полную в громоздящихся вокруг ящиках. Потом опять опустился на койку и, помрачнев, задумался.
— Одного только я не понимаю, — снова начал он. — Почему эта штука похожа на греческую трирему?
Я был счастлив, что снова очутился в нашей уютной кабине. Освещение у нас всегда соответствует настроению. И если не считать преющих объедков и вони, то здесь и вправду очень хорошо. Охотнее всего я позабыл бы о встрече с этим инородным телом: оно только нарушило наш покой.
— Не тревожься об этом, — успокоительно сказал я. — День у нас был трудный. Давай выпьем.
Но Рим не успокаивался, и мы продолжали пить в угрюмом молчании. В этом полете у нас уже не раз бывали такие пьяные приступы, особенно когда нас охватывали воспоминания о неудачах на Земле, но никогда еще я не видел, чтобы Рим накачивался с таким отчаянием.
Часа через два ему удалось, пыхтя, занять сидячее положение.
— Неужели ты не понимаешь… — заговорил он хрипло, с трудом подбирая слова. — Неужели не понимаешь, в чем фокус с этим кораблем? Он ведь плывет по пространству, как лодка по воде. Он, по сути, находится вне пространства вне измерений. Но он держится на них, и мы видим ту его часть, которая лежит ниже его ватерлинии… то есть которая погружена в наше пространство!
— Но у него же нет никакой тяжести, — довольно несвязно возразил я. Оба мы набрались уже порядочно.
