В центре зала тектонически медленно вздымалась со стула та самая дама, что недавно благодарила смотрителя за проникновенную речь.
– А вчера! – вскрикивала она. – А вчера!.. Как вам, говорю, не стыдно? Вы! Вице-мэр!.. Ваш референт в вашем кабинете отшибается, вся уже резервация об этом сплетничает… Так знаете, что он мне ответил?..
– Да переизбрать его – и вся любовь!
– Господа, господа!.. – забеспокоился смотритель. От испуга к нему даже голос вернулся. – Вы о чем вообще? Кого переизбрать? Василия Панкратовича переизбрать?.. У нас тут музейное подполье! Музейное! Вы уж давайте о чем-нибудь безобидном… О терактах там, о свержении правительства… Под монастырь меня подвести хотите?
Глава 9
Ночь в музее
Свет фонарей скрадывал желтизну листвы, темнели кроны. Если бы не зябкие сквозняки, вполне можно было вообразить, будто на узкие безлюдные улочки первой резервации вернулось лето.
– А кем вы работаете в городе, Громовица?
Совершенно по-деревенски она уткнула подбородок в грудь и украдкой метнула опасливый взгляд на идущего рядом.
«Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня», – вспомнилось тому невольно. Интересно, знают еще эту песню? Вряд ли… Наверное, забыли давно. Для отшибленных – слишком тихо, для тихушников – слишком громко.
– Диджеем, – виновато выдохнула Громовица.
– Да как же это вас угораздило?! – ужаснулся Треплев.
Крохотный датчик шума (он же видеокамера), укрепленный на ближайшем столбе, немедленно развернулся к ужаснувшемуся, фиксируя превышение громкости голоса в ночное время. Любопытно, что на гремящий с окраины лягушачий хор механические сторожки́ не реагировали вообще. Видимо, настроены были исключительно на людей и на динамики.
– А что делать? – жалко скривив рот, отвечала она. – Жить-то надо…
Да, действительно… Жить надо… Только вот как? Как?!
– Стыдно! – вырвалось вдруг у Громовицы. – Самой стыдно…
– Стыдно? Почему?
– Антон Антонович!.. – умоляюще заговорила она. – Пять лет назад я была совсем другая… Верите, нет?
– Верю… – сказал он, озадаченный столь внезапным выплеском чувств.
– С родителями поругалась, в резервацию сбежала… Идейная была… вроде этих… Тихонов… В акциях протеста участвовала, в демонстрациях… Полиция меня задерживала… Куда что девалось!
Боль в ее голосе была настолько неподдельной, что старый холостяк насторожился. За последние десять лет заполучить его пытались самыми различными способами, в том числе и подобным: помнится, однажды проговорился разок, будто жалеет о советских временах, – и очередная его дама тут же затосковала вслух о лагерно-пионерском детстве, которого, впрочем, не застала, зато слышала о нем от бабушки.
