— Ты что, смеешься, Иван Иванович? — отвечали ему.— Кто может с тобой тягаться? Впрочем, сомнительно, чтобы ты сам знал наизусть страницы во всех томах Гоголя. Двести двенадцатую во втором томе ты, может быть, помнишь. Но уж в третьем тоже двести двенадцатую, наверно, не назовешь!
— Прости меня,— выпаливал Иван Иванович,— одну минуту... Как раз!.. Да-да! Вот точный текст: «Хвала вам, художник, виват Андрей Петрович — рецензент, как видно, любил фами...»
— Прости, Иван Иванович. А что такое «фами»?
— «Фами»,— отвечал он небрежно, как будто это было в порядке вещей,— «фами» — это первая половина слова «фамильярность». Только «льярность» идет уже на двести тринадцатой!
Он мог... Стоп. Опасно сбиться на перечисление мнемонических подвигов, которые нередко только расхолаживают: «Где уж нам»,— скажет иной нерадивый ученик. А ведь мы только что видели — не памятью единой. Важно, что делает человек со своей памятью, как ею распоряжается.
«Эти обширные познания,— продолжает Андроников,— непрестанно умножаемые его феноменальной памятью и поразительной трудоспособностью, не обременяли его, не подавляли его собственной творческой инициативы... Наоборот! От этого только обострялась его мысль — быстрая, оригинальная, смелая».
И вот перед нами «талантливейший музыковед, театровед, литературовед, историк и теоретик балетного искусства, лингвист, свободно владеющий двумя десятками языков, человек широко эрудированный в сфере искусств изобразительных, в области общественных наук, истории, философии, эстетики, великолепный оратор и публицист, блистательный полемист и собеседник».
Впрочем, вполне достижимы любые высоты науки, культуры и искусства и при обычной памяти, памяти, «как у всех». В конце концов не человек служит памяти, а память человеку. Задача — заставить ее служить как можно лучше.
Непроизвольное запоминание. Нередко приходится слышать такой диалог:
— Удивительная у меня память: иной раз не хочу, а запомню. А бывает, что учишь, учишь — и никакого результата...
— Это потому, что и не хотел выучить.
— Странно: учил и не хотел!
Психологи только в целях подробного рассмотрения вынуждены отдельно рассказывать сначала о восприятии окружающего мира, потом о памяти, потом о мышлении и т. д. На самом деле в живом познании все познавательные процессы выступают в едином строю. Нельзя по настоящему воспринимать, если не помнишь того, что воспринималось прежде, и не осмысливаешь увиденное и услышанное. Но этого мало. Воспринимает не восприятие, запоминает не память, думает не мышление, фантазирует не воображение, — вся многообразная и сложная психическая деятельность—это внутренняя жизнь живого конкретного человека, внутренняя жизнь личности. Что и как познается, зависит во многом от наших чувств, желаний, намерений, от наших жизненных целей и задач.
