Снег падал крупными хлопьями, кружился белыми бабочками. Падал и тут же таял. Постепенно сумрак окутал посеребренные холмы.
Зулейха долго простояла у окна. Как только она увидела первые хлопья, сразу встала с постели, замерла у стекла. Чапан, накинутый на белое батистовое платье, одним рукавом касался пола. Но Зулейха не замечала этого. С невыразимой тоской, неподвижным взором смотрела она в окно.
В комнате стемнело. Служанка, рано постаревшая женщина, молча накинула чапан на плечи Зулейхи, потом принесла в комнату подсвечники с зажженными свечами.
— Милая моя, легла бы ты, в постели-то теплее.
Зулейха вздрогнула и удивленно взглянула на женщину, но ничего не ответила.
— Ты дрожишь от холода, вон как свежо стало, — не умолкала служанка.
— Хорошо…
Зулейха снова посмотрела в окно. На улице совсем стемнело.
— Апай, принесите мне снегу.
Женщина застыла в недоумении.
— Ладно, схожу.
Но она продолжала стоять в каком-то странном оцепенении.
Зулейха повторила свою просьбу.
— Хорошо, солнышко, принесу.
Служанка вернулась быстро. Она набрала полную деревянную чашку снега и протянула ее госпоже:
— Вот, пожалуйста.
Зулейха положила мокрый комок на ладонь и, словно никогда не видела тающего снега, долго смотрела, как течет вода меж пальцев.
— Растаял и… исчез…
Зулейха ничком рухнула на постель. По ее бледным щекам побежали слезы.
— Не едет мой Куат… Сколько можно отсутствовать? Наверное, он забыл меня…
Ночью у нее поднялся жар, Зулейха стала бредить.
Атина, ее служанка, не смыкала глаз до самого рассвета; сидя у изголовья, она невольно узнала тайну девичьего сердца.
Женщина переживала не меньше своей любимой госпожи, она укрывала одеялом метавшуюся в постели Зулейху, поила ее водой. Атина не пустила к ней Булат-султана, который угрюмо смотрел своими бычьими глазами, сплевывая насыбай прямо на ковер.
— Нечего тебе здесь делать, видишь, она больна, — с этими словами Атина выпроводила султана.
Она хорошо понимала состояние девушки: Зулейху бросало в дрожь при одном имени сына Тауке-хана, вот почему Атина не позволила ему остаться подле Зулейхи.
«Почему, — думала женщина, — знатные так тупоголовы? Ведь он видит ее отношение, но притворяется, что ничего не замечает. Что может быть отвратительнее этого? Какое надо иметь звериное нутро, чтобы добиваться своего силой. Или ему радостно видеть ее слезы? Волк, сущий волк… Чем больше имеет, тем ненасытнее становится…»
