— Тамыр, дос! Дос, тамыр Суртай!
— Вот это другое дело. Фадес, дорогой, теперь мое сердце принадлежит тебе. А то бы только и услышал цокот моего коня. Ты сам все разрешил. Молодец! Больше я не обижаюсь. Славный у тебя род, Фадес. — Суртай стиснул его в своих богатырских объятиях.
Через три дня, приторочив к седлам мешки с семенами пшеницы, Суртай и его джигиты вернулись в свой аул. Они были рады новым соседям.
Суртай тут же собрал аксакалов аула.
— Хочу я вам сказать, без толку мы тратили время. Хватит сидеть сложа руки. Дорогие сородичи, я увидел, как живут русские, узнал немало интересного. У них многому можно научиться. Любо-дорого смотреть, как работают мужики. Труд, упорный труд — вот что у них на первом месте. Надо крепко подружиться с русскими. Худому они нас не научат. А сколько в них тепла! Что зря говорить — вот семена пшеницы. Даром отдали! Кто к нам с добром, за тех и мы, по нашему обычаю, будем горой стоять. Сами видите, лучших соседей не пожелаешь, а соседям полагается хорошее угощение — ерулик{49}. Так пусть наш ерулик на этот раз будет другой: я выделил одного коня… А что вы предлагаете? — Суртай окинул взором собравшихся.
— Суртай, дорогой, смотрю я на тебя и удивляюсь. Вечно ты мудришь. Разве наши деды копались в земле, как сурки? Слава богу, пока скота хватает. А раз есть молоко, мы не будем знать голода. Вот съездил ты к русским и запел по-другому. Но все ли ты обдумал? Говоришь — надо пахать, сеять хлеб. Паши, сей! А получится ли у нас? — Бакен прищурил свои глаза, ожидая ответа.
— Эй, Баке! Зачем языком молоть зря? Раньше не сеяли, а теперь будем сеять. Все когда-то делается впервые. И что в крестьянской работе зазорного? Неужто мы пожалеем, если научимся выращивать хлеб? Разве у кого-то румяные баурсаки и горячие лепешки в горле застревали? Если чего не знаем, добрые соседи научат, посоветуют. Зачем вы встреваете между нами? Неверие и невежество до хорошего не доводят. — Суртай пристально смотрел на Бакена. Тот не выдержал его взгляда, отвернулся.
— Ну кто встревает? Помилуй, Суртай. Паши, сей — дело твое. Я тебе мешать не стану. Хоть весь Акшагыл засей. А насчет ерулика я не согласен, говорю прямо. Скот у меня не лишний. Да я даже хромого жеребенка из своего единственного косяка не отдам. Сколько забот я потратил на своих лошадок! По ночам не спал, помогал кобыле разродиться, каждого жеребенка сам принимал. Мне и стригунок дорог. — Старик ерзал на месте, теребя в руках треух. Потом поднялся, но у порога юрты остановился. — Нет, Суртай, я тебе тут не помощник.
