Кулеке кивнул. Ему приятно было сказанное, да и гостинцы Рабиги пришлись по вкусу. Ведь говорится, что бедняку не только мясо, но и отрыжка дорога. Когда еще накушаешься вволю? «И я отвечу тем же, — подумал Кулеке, — я положу ему мешок пшеницы. По-родственному. Ведь он издалека приехал. С пустыми руками негоже возвращаться».
— Дело ты говоришь, Тасыбек. Лишнее богатство — как тухлятина, впрок не пойдет. Мы с тобой это понимаем. Зачем мне лошадь в мои-то годы? Спасибо на добром слове. Ты лучше мне скажи, когда домой поедешь?
— Э, Кулеке, вы не правы. Зря не берете стригунка! — горячился Тасыбек, словно немедля хотел отдать ему коня. Но тут же и пропал его запал. — Была у меня белая верблюдица, теперь один атан остался. Мечеть забрала весь приплод. Верблюдицы быстро не плодятся, одна морока с ними. Да, Кулеке, богатство — оно как грязь, вода найдется — смоешь. Не стоит горевать, лишь бы здоровье было.
Тут, откуда ни возьмись, раздался конский топот, тревожно залаяли собаки. Тасыбек насторожился.
— Смотри, как скачут! Вон тот джигит — какая выправка! Ай да вороной! Такой весь день проскачет и даже не вспотеет. Дай-ка мне чакчу.
— Эй, Кулнияз, скотина, чтоб ты сдох без покаянья, где твой оброк?
Всадник спешился и злобно посмотрел на Кулеке.
— Я уплачу… Вот уберу весь хлеб и уплачу… Не сомневайся.
— Я здесь не для того, чтоб торговаться. Во-первых, ты сдашь зерно. Вдобавок — отдашь коня.
— О чем ты говоришь, сынок? Такого не было оброка! — вскричал несчастный Кулнияз.
— Молчать! Так хан велел! Хлеб и коня ты сдашь в течение трех дней.
— Да где же я возьму его, сынок? И шкуры конской не было отроду. Мне б только хлеб продать…
— Довольно! Кто ты такой, старик, чтобы перечить воле хана?
— Я хана твоего в глаза не видел. И про его приказ насчет коня ни от кого не слышал. Не разоряй меня!
— Эй, старый хрыч! Протри глаза! Вон там на вороном Булат-султан. Его приказ и воля хана — одно и то же, А это султанские нукеры{29}.
— Так что, мне лечь и помереть? Я все с себя сниму, но если нет, то нет…
Он не договорил. Четверо всадников, накинувшись на него, исхлестали Кулнияза, как высохшую сыромять.
Тасыбек рывком поднялся с места.
— Эй, остановитесь! Прекратите! Насильники! Сердца нет у вас! Я пойду прямо к хану. Хан все узнает! Я вам покажу!
Нукеры продолжали избивать Кулнияза. Тасыбек схватил с земли дубину и кинулся на них.
И минуты не прошло, как Кулнияз и Тасыбек ничком лежали на зерне, все в крови.
