Мукатай спешился, волоча по земле повод, и прилег под деревом.
— Отдыхай, отдыхай, дорогой. Отдых необходим. Давно не видел я тебя. Как Балаим уехала, не заезжаешь в наш аул. Я скучаю по тебе. Да, да. — Тасыбек уселся поудобнее. — Ты, говорят, взял новую жену, я поздравляю.
Мукатай молчал и, лежа на боку, смотрел на верблюдицу. «Так ведь и сглазить можно», — подумал Тасыбек и загородил спиной животное.
— Смотри, Мукаш, совсем весна. Как пахнет зелень — в носу щекотно. Вон серая пичуга жаворонок как заливается, хвала аллаху! И даже муравей, смотри, проснулся, былинку тащит…
Но Мукатай молчал. Исподтишка глядел на верблюдицу.
— Что, она сегодня родила?
— Да, Мукаш, так повезло! Два дня бедняжка мучилась, а разродиться не могла, я места не находил себе. Тут разве отойдешь? А ты ведь знаешь — я конюх при Сером Ястребе батыра. Вот это конь! Стремительный как ветер! Любые расстоянья нипочем, степь перед ним мала, как потник. Летит стрелой. Я с ним устал. Усталый человек подобен мертвецу — так крепко спит. Моя старуха разве в силах смотреть за верблюдицей? Вот и пошло мое сокровище куда глаза глядят, и это накануне родов. А сколько здесь волков, ты знаешь. Я был без сил, а побежал за ней. Наверно, разум помутился, я даже на коня не сел. Еще бы! В ней все мое богатство! Да, Мукатай. Хвала создателю, она недалеко ушла. Ей-богу, когда ее увидел, я заплакал. Аллах услышал мою молитву и уберег верблюдицу. А если бы я потерял ее, поверь, Мукаш, я сам бы с горя умер.
Для Мукатая голос Тасыбека был как жужжанье мухи — он слышал, но не слушал. Его мысли занимал серый конь Жомарта. Серый Ястреб — не просто скакун, его цена — калым невесты или плата за убитого. Многие мечтают о Коктуйгыне (Сером Ястребе). Похитить его надо у Жомарта — вот это будет месть! Украсть и спрятать концы в воду, чтобы никто не заподозрил, но это не под силу Мукатаю. А как иначе смыть оскорбление батыра?
— А ты что думаешь, Мукаш?
— О чем ты? — опешил Мукатай.
— Этот верблюжонок вырастет, верно? За годовалого я получу кобылу, так? Пускай двухлетку. Двухлетка должна ожеребиться. А жеребенок станет стригунком, потом трехлеткой, трехлетка — скакуном, да? И вот я на своем коне, откинув гордо малахай, проедусь по другим аулам и и спешусь у чьих-то юрт. Как в сказке! Эх, Мукатай! Ведь я лихой наездник. Я знаю в этом деле толк. Из тысячи кобыл, что в табуне батыра, я выберу такую, которая родит тулпара. Да, я ее узнаю. Тулпар, Мукаш, это тулпар! Литые мускулы, грудь в два обхвата, копыта — что твой кулак. Какие ноги! Передние короче задних, а задние могучи и широко расставлены. Ты слышал про такого аргамака? А где его достанешь? Ты ездил на племенных конях? Для скачек — с красивой головой и плавной поступью, с ретивой рысью? Вот так-то, Мукатай. Ты не смотри, что это верблюжонок. Он будущий мой конь. Конь Тасыбека. И ты, Мукаш, еще пришлешь к нему на случку своих кобыл. Получишь племенного жеребенка. Он станет скакуном, ведь верно?
