Песнь моя — боль моя | страница 105



Все примолкли: молодой жырау сказал о наболевшем. Те, кто приехали сюда, чтобы решить спор силой, заметно сникли. Видя настроение собравшихся, на землю бросил плеть аргынский батыр Бокенбай.

— Говори, Бокенбай!

— Бухар-жырау хорошо сказал, честно, по справедливости. Мы не можем не думать о нашем народе, иначе какие бы мы были батыры? Ошаган-ага разбередил старые раны, когда стал испытывать нашу честность. Я не мастак спорить, с врагом я спорю на поле брани с саблей наголо. Не так я сведущ и учен, чтоб разобраться в этом скользком деле. А по своему скромному разумению я считаю так: двое молодых людей по обоюдному согласию соединили судьбы. Разве они желали кому-то плохого? Нет. У них были самые лучшие намерения. На это нам и молодость дается. Не для мук, не для страданий рождаемся мы на свет. У каждого из нас есть дочери; думаю, никто из вас не хочет разлучить двух любящих, принести им горе. А раз так — надо прекратить все эти погони, ссоры, чтобы между нами и найманами снова воцарился мир. — Сказав то, что хотел, Бокенбай оглядел присутствующих, полагая, что спор окончен, но, подавшись вперед всем телом, взмахнул камчой Ахтамберди-жырау.

Аксакал кивнул.

Ахтамберди дрожал от ярости, его богатырская грудь вздымалась, как кузнечные мехи, лицо налилось кровью, Он сверлил глазами Бокенбая, словно для него одного произнося свое стихотворное вступление:

Черный ливень хлынет с неба,
Если тучи соберутся,
Будут ссоры и раздоры,
Если два джигита бьются.
Только красной жаркой кровью
Смоешь ты пятно на чести,
Выходи, померься силой
Со своим булатом вместе.
В этой схватке ты ответишь,
Где жених и где невеста,
Вряд ли на тебе найдется
Хоть одно живое место.

— Эй, Бокенбай! Твои аргыны совершили насилие, ты нас не проймешь красивыми словами. Почему ты только сегодня сообразил, что не стоит разлучать сына и дочь наших племен? Выходит, ваш парень — полноправный сын, а наш — хуже паршивого кобеля? Бухар тут соловьем заливался, говоря, что сын и дочь нашли себе спутника жизни. А как поставили юрту молодожены, с чего эту жизнь начали? С убийства парня — нашего жениха. Ну хорошо, испортили девушку, но что за порча настигла джигита? Или я ошибаюсь, Бокенбай, и не твой аргын обрек на смерть жениха и увез невесту? Где наш парень, ну, отвечай?! И разве ты повинился перед нами, когда мы с нашей обидой пришли к тебе как к старшему из наших сородичей? Нет, ты явно замышлял недоброе, раз твои молодцы обрушились на нас с дубинками. Поведи ты себя разумно, и найманы не стали бы ссориться. Короткая у тебя память, если ты не помнишь, как нас встретил. Конечно, сила, будущее народа — в его сплоченности, и я не могу об этом не думать. Но и смерть невинного простить не могу. Верните нам вдову, отдайте в наши руки убийцу. Это наше дело, какой смертью ему умереть. Нельзя уладить переговорами то, что решается саблей. Не вынуждай нас кривить душой, о справедливый бий, рассуди честно! А моя воля такова: смерть за смерть! Кровь за кровь! Я не успокоюсь, пока не отомщу, — громко отчеканил Ахтамберди, возмутив многих своим упорством. Затем он направился к найману Кабанбай-батыру; тот молча кивнул, соглашаясь со словами жырау.