И, окрыленный этим разрешением, Тынышбай спросил:
— Коке, скажите, почему мы покинули Аргынаты? Ведь раньше мы кочевали там?
Жомарт внимательно взглянул на Тынышбая, потом погладил гриву жеребца.
— Немало утекло воды с тех пор. То — долгая история, сынок. Зачем тебе она?
— Я знаю об этом понаслышке и верить небылицам не хочу, мне хочется узнать от вас…
— Э-э, ты прав, Тынышбай, не надо слухам доверять. Когда мы кочевали там, тебе было лет шесть, а может, семь. Сам понимаешь, много времени прошло. Тогда все было по-другому: аулы стояли рядом, и мы примкнули к аргынскому кочевью, что бежало от ойротов. Аргыны не посчитали нас чужими, мы получили и зимовье, и просторные джайляу. Ты знаешь, доброта — святое дело, она людей не делит на близких и чужих, а неприязнь всегда за пазухой скрывает нож. Ну ладно, я отвлекся, давай о главном. Среди аргынов у меня был друг, звали его Акмурза-батыр. Во многих схватках мы сражались с ним бок о бок и не поссорились ни разу. О всевышний! Если ты даешь людям разум, то зачем его порой отбираешь? Ведь если утратишь благоразумие, крошечная обида — не больше зернышка проса — даже между самыми близкими друзьями может вырасти в гору. Так и случилось. Акмурзе пришелся по душе один из моих скакунов. Я хотел подарить его другу после больших весенних скачек. Я назвал коня Коктуйгын. Это действительно был ястреб — на всех состязаниях он приходил первым, летел вперед как пущенная стрела. Однажды Коктуйгын исчез. А, как ты знаешь, конь для казаха — это его крылья. Я расспросил людей и узнал, что мой конь в косяке Акмурзы. Видно, бес меня попутал, самолюбие взыграло: взял я да и угнал Коктуйгына со всем косяком. С того дня засвистел меж нами холодный ветер, возникло недоверие, и нам уже не хотелось видеть друг друга. Ежегодно я пас табуны у родника в Аргынаты. В то лето, когда я привел туда кочевье, там расположился другой аул, как выяснилось — родичи Акмурзы. Я подошел к их аксакалам, а они и говорят: «Веди свое кочевье в Улытау». И все аргыны их поддержали. Я пришел в бешенство, подумал — хоть я и одинок, но кому-то не сносить головы. Вот что значит — пойти на поводу у гнева! Так я оказался в ауле Акмурзы. Мой старый друг — я помню, как будто это было вчера, — выехал навстречу, у его жеребца белела звездочка на лбу… Конечно же ярость овладела мной, лишила разума, но, увы, я понял это слишком поздно. Бился я с ним беспощадно, сгоряча не заметил, что у Акмурзы была только плеть. Опомнился, когда он упал на землю. Недаром говорится, что гнев — лютый враг человека. Акмурза скончался, когда зажглись первые звезды. Я не смел глядеть в глаза людям. Потом наш Златоуст Казыбек вершил суд, я уплатил выкуп. Найманы помирились с аргынами. Но какой ценой можно вернуть хотя бы улыбку моего лучшего друга? С тех пор очерствела моя душа, и я перестал улыбаться. Надо было мне знать, дурню, что друг — это друг, а враг — это враг, не путать два эти слова, и не было бы страшной, невосполнимой утраты. Время не сгладило потерю. Как я казню себя, Тынышбай! А еще водим дружину в походы, печемся о единстве народа! А сами напоминаем бодливых быков. Если бы очистили сердце от мерзкой накипи грошовых обид, пустячных стремлений, вот тогда бы мы были едины — не рассыпались по степи как птичий помет… Народ познается в войне, батыр узнается в борьбе. Вот она — справедливая мера. Иначе нас растерзают на части, и вороны нас поклюют — неупокоенных, непогребенных. Пойми это сердцем, сынок, — сказал в заключение Жомарт.
