— Писклява и невоспитанна! — отрезала она, когда я попросила ее отрецензировать Муркину личность. После чего немедленно выпросила Муркин телефон, мотивируя это тем, что у нее в Питере живут престарелые родственники и она хотела бы попросить Муру время от времени им звонить и проверять их физическое наличие на этом свете. Тут надо знать Муру. Попросить ее кому-то позвонить, да еще престарелым родственникам, да еще чужим, да еще практически отъехавшим на тот свет, для этого надо быть или очень нахальным, или очень наивным. Мура еще ни разу никому не позвонила с целью спросить «как здоровье?». Все это я Мыше доступно объяснила, да она и так все знала по моим рассказам. Однако телефон взяла. И озадачила Мурку своей просьбой. Мурка долго не могла прийти в себя, а когда пришла, неожиданно сняла трубку и позвонила этим самым родственникам в лице Мышкиной тети Доры. И спросила «как здоровье?». И еще раз долго не могла прийти в себя от собственной услужливости. А потом позвонила Мышке и сделала подробный доклад о клизме тети Доры, которую эта самая тетя Дора без посторонней помощи никак не может вставить в попу. И Мыша снова проявила чудеса то ли нахальства, то ли наивности и попросила Муру навестить тетю Дору и облегчить ей проблему с клизмой. И Мура навестила. Только проблему не облегчила, потому что не знала, откуда из клизмы выливается вода. А тетя Дора объяснить не смогла, так как к этому моменту уже находилась в коме. И какое затмение на Муру нашло в ту минуту, она до сих пор не может понять. И я не могу понять. И Мыша тоже. Только Мурка взяла тетю Дору за грудки и сильно встряхнула. И тетя Дора вышла из комы и до сих пор прекрасно себя чувствует. А Мурка ее навещает.
Сегодня мы сидим в кафе по Мышкиной инициативе. Вчера она позвонила Мурке в Питер и склочным голосом объявила, что утром в 11 часов будет встречаться с ней и со мной у памятника Пушкину, потому что очень надо. Мурка рванула на вокзал, протырилась в какой-то дополнительный вагон и всю ночь просидела на мешке с картошкой, которую начальник поезда вез своей московской бабушке. Мурке в Питере совершенно нечего делать. Нет, у нее, разумеется, и муж, и двое детей, и квартира двести метров, и мама, и отчим, и свекровь, и куча работы, но как-то она так умеет устроиться, что ей в Питере совершенно нечего делать. И вот теперь, сидя в московском кафе за чашкой чая, она пытается полчасика соснуть и даже начинает похрапывать, клонясь головой в яблочный пирог. Но Мышка соснуть не дает. Мышка смотрит на нас загадочно и даже как бы торжествующе. Мышка щиплет Мурку за руку и объявляет, что сейчас сообщит нам что-то очень важное. Мы замираем. Потому что давно ждем от Мышки кардинальных решений. Дело касается ее мужа и совместного Мышкиного с ним проживания. Проживание у Мышки трудное. Конструкция ее семейного счастья замысловата. Амплитуде его взлетов и падений позавидует любая кардиограмма. Тут нам придется сделать первое лирическое отступление о методах джигитовки и дрессуры в домашних условиях и рассказать, как наша Мыша встретила свою большую любовь и почему эта любовь зовется
