– Мурочка… Мурочка могла бы жить в такой любви…
– Но она и так будет жить в любви… Стасик же все равно отец…
Кузьмич махнул рукой:
– Оставь ты эти свои красивые слова, что ты знаешь о жизни… Мы-то с Тамарой – всегда. У нас никого родней Мурочки нету. Нам других внуков не надо. А Стасик-то при чем? Стасик-то теперь тю-тю. Полгода походит к Мурочке раз в неделю, потом кого-то встретит, женится, родит своих, и все, тю-тю… Мужчины любят тех детей, что рядом. Рядом – значит, свой. Даже если по крови чужой. Мурочка будет у него на двадцать пятом месте… Эх, ты… Мурочка могла бы жить в такой любви, а ты ей все испортила… Мурочка могла бы жить в такой любви, а ты…
Вот действительно – Клара что же, вообще не думала, что по своей воле лишает Мурочку отца? Нет, не думала.
Она так не думала! Ей казалось, что все дураки и все просто – а дураки-то не знают, что все просто, – и с разводом ничего не изменится, у Мурочки будет отец, а посконная правда Кузьмича такой же реликт, как домостроевские советы свекрови по сексу – молчи да терпи. Они ничего не понимают, а она, Клара, напротив, понимает все.
Можно сказать, что в Кларином разводе единственно тяжелое было прощаться с родителями Стасика, будто Клара была замужем за родителями: они не очень-то подходили друг другу, но постарались и полюбили друг друга, как положено в браке, а теперь расстаются… Она стояла и думала: может, все обратно повернуть?.. Было жалко Кузьмича, и неожиданно больно отозвалось то, что он сказал про Муру, что она могла бы жить в любви… И почему-то вдруг до слез стало жаль тех глупых медалей «теща» и «тесть» – они лежали где-то в коробках и теперь, как послепраздничная новогодняя елка, превратились в бесполезные ошметки счастья, которым место на помойке.
Клара помялась, Кузьмич тяжело молчал, и она неловко развернулась и тихонечко пошла – ковер, дверная ручка… Оглянулась – Кузьмич с застывшим красным лицом сидел за столом неподвижно, смотрел перед собой, но не на Клару. Бедный. Хороший.
Теперь, когда Кларин брак закончился, мы можем составить представление о Стасике: у него очень хорошие родители.
Конечно, Берта так просто не успокоилась, и долго случалось, что ей – вдруг – становилось невыносимо больно за безотцовщину Мурочку и брошенку Клару, и тогда Берта глупо и стыдно, не похоже на себя, вскрикивала: «Ты разводишься, отказываешься от полного благополучия (вот здесь Клара могла бы показать ей длинный нос, так как через пару лет все советское благополучие рухнуло). …Это она, она внушила тебе, что ты скучно живешь, подучила искать приключений на свою задницу, уговорила развестись… Что она тебе наплела, что ты по дурости губишь себя и рушишь семью?! …Ну скажи мне, скажи, я же твоя мама…»
