— Никита, что ты наплел этой девчонке?
— Я сказал правду.
— Принял такое ответственное решение без нашего участия?
— Да. Но мы всё обсудим, не волнуйся.
— Не волнуйся!.. Вместо того чтобы спокойно лететь всем вместе — право на нашей стороне, — ты растерялся и начинаешь впадать в панику!
— А техники-механики и не живут без паники, — улыбнулся он.
Рудена закурила, призывая на помощь все свое самообладание. Она знала, что ей нельзя сейчас нервничать, хоть она и получила еще одно доказательство того, что же именно удерживает здесь Горбушина. Эта девчонка!
— Послушай… — старалась она говорить ровным голосом. — Давай подумаем, надо ли тебе действительно туда лететь. Ты серьезно нарушишь трудовую дисциплину, если появишься перед Николаем Дмитриевичем без его разрешения, без вызова. А ведь не было случая, чтобы он кому-нибудь простил самоволку.
— Так же, — подхватил Горбушин, — как не было случая, чтобы он большие вопросы решал с маху, по телефону. Шакир прав: Скуратову вынь да положь самый обстоятельный доклад по объекту. А что я могу ему накричать в телефонную трубку из Средней Азии? Если думать о том, чтобы получить добро на возвращение домой, тогда смысл есть. Но ведь у нас, надеюсь, цель другая? Мы ищем выход из тупика?
— Одна цель! Сказать Скуратову всю правду о здешней ДЭС, ничего не утаив и ничего не прибавив.
— Именно это я и сделаю.
— Тогда давай по телефону! — повысила голос Рудена, опять почувствовав раздражение.
— Но по телефону всего не скажешь. Надо все тщательно обговорить. Как же иначе? Приехали, посмотрели и уехали? Я так работать не умею и тебе не советую. Короче говоря, все трудные вопросы решать буду я, понравится это тебе и Шакиру или нет, дело ваше.
— Ты берешь на себя большую ответственность, Никита. Я боюсь за тебя… Пусть дирекция в Ленинграде соображает, что и как, а мы работяги!
— Благодарю тебя за беспокойство, Рудена… Но для телефонного разговора с начальством я просто не готов… — сказал Горбушин, не видя конца атакам Рудены. — Может, что-то выясню сегодня у Джабарова.
Рудена пошла в сад будить Шакира, чтобы вместе насесть на Никиту, заставить его отказаться от полета. Надо уезжать отсюда как можно скорее, а то еще влюбится в эту самую Гулян…
Горбушин, оставшись наедине, вновь попробовал чертить, но теперь дело совсем не пошло… И все-таки он всматривался в тонкие линии на ватмане.
Неожиданно в доме запела женщина:
Степь да степь кругом.
Путь далек лежит.
