Как только Сёма вернулся, я ему сообщила эту новость. Сёма уже дней десять досадовал, — мол, твой ухажер оставляет нас наедине только на ночь, безусловно, жаль его, из пепла выбрался бедный еврейский юноша, мол, жена у него слепая, в беседке пишет ей письма после обеда иголкой, мол, женился на слепой, наверное, чтобы она после войны его, молоденького, со свежими шрамами не видела. И добавлял: «Как шутил Вася Гроссман „жалэй себэ“!». Ровно в два часа дня Исидор Геймович торжественно внес пышную курицу на подносе, поставил на стол и так же торжественно откинул фольгу, усевшись напротив. Я едва успела ухватиться за ножку, подумав, что с курицей у меня особые отношения, — как я мечтала в молодости когда-нибудь съесть целую курицу, а то полкурицы делила между Годиком, Леночкой и ее няней-бабулькой и съедала лишь шкурки. Так вот, едва я успела ухватиться за куриную ножку, в комнату просунул голову Сёма: «Нас вызывают на радио, машина уже ждет». Выдумал, конечно, и признался, шутя: «Боюсь, Левин своими изысканными ухаживаниями тебя от меня уведет в курятник». На следующий день, улучив момент, когда Сёмы рядом не было, Исидор Геймович обратился ко мне с просьбой:
— Завтра прилетает моя жена, очень и очень прошу вас, Инна Львовна, не говорите Розалии Моисеевне, что мы с вами курицу ели.
Я дернула плечом: «Но ведь мы курицу не ели!». Он все-таки просил не говорить о курице, и я пообещала молчать, подумав, — у всякого свое чудачество. Тем не менее в «курятник» «ухажер» меня все-таки увел. Перед обедом, после работы над переводами, мы с Сёмой гуляли уже без Левина, а когда вернулись, чтобы, как говорится, помыть руки, оказалось, что все мои вещи вместе с казенной постелью исчезли. Мы вышли в коридор поискать горничную, но столкнулись с Исидором Геймовичем, который нам объявил:
— Приехал еще какой-то гость. Его хотели поселить в наш номер. А я предложил переселить Инну Львовну, ей будет благопристойней жить рядом с семейной парой, чем, простите, Семен Израилевич, рядом с вами, хоть вы и пожилой мужчина. Пока вы гуляли, я вместе с горничной и перетащил в наш номер все вещи Инны Львовны.
Поскольку мы не афишировали, пришлось смириться, и я глубокой ночью тайком бегала из «курятника» к Сёме. А следующей весной, уже вовсю афишируя нашу любовь, мы снова были на той же даче, где застали Исидора Геймовича с Розалией Моисеевной. И она мне, смущенно улыбнувшись, призналась, что сразу, хоть и слепа, сообразила о наших с Липкиным отношениях и сказала Исидору, но тот ни в какую не хотел в это поверить. А что касается курицы, которую мы ели с Левиным, хотя не ели, то это из фольклора, — трапеза в первую брачную ночь. Я этого тогда не знала, но Розалия Моисеевна, жена фольклориста, не могла не знать. Поэтому-то он и просил не говорить, что я с ним курицу ела.
