«Эх, Иван, Иван… Не мог нас защитить, так отомсти…»
— Да, да, я отомщу, — бормотал он, глотая слезы. — Только бы оружие…
Он потянул за длинный ствол ружье, но в нем заряда не было. Не оказалось и патронов, только пустые гильзы. Как быть?
И вдруг он вспомнил про свою гранату. Он выронил ее на насыпи за танком, не успев взвести. Танк стоял косо. Одна его гусеница висела над развороченным настилом, пушка была пробита бронебойной пулей, но башня надменно вскинута, и зловеще чернел на ней огромный тевтонский крест.
Медленно и осторожно он пополз навстречу танку. И вдруг ударил пулемет. От грома выстрелов дрогнул настил моста, и ему почудилось, что трупы зашевелились. Он машинально приник к кому-то из убитых, чтобы переждать, когда утихнет пулемет. Пулемет строчил сердито и встревоженно.
«Чует фашист проклятый, что несдобровать ему, — подумал он. — Только бы найти гранату…»
И вдруг он увидел ее в ямке между насыпью и мостом. До гранаты было метров пять, не больше. Всего каких-то три прыжка — и, кажется, она в руках. Но пулемет строчил, и над головой жарко свистели пули. И он полз, пластаясь по настилу. Прошла минута или две, но было такое ощущение, что он ползет навстречу пулемету уже давно-давно. К пулемету он привык, притерпелся к свисту пуль над головой. Но танк… Кто знает, что замышляют люди внутри танка? Не люди, а фашисты, враги. Казалось, что эта бронированная махина сдвинется и подомнет его, как Патаракина. Только бы хватило сил и выдержки переползти мертвое пространство. Если нервы выдержат и он не бросится навстречу пулемету, то пули не возьмут его, и тогда хозяин танка — он!
Вот он наконец подполз, схватил гранату. Она была тяжелая и холодила руку. Он держал ее крепко, все время чувствуя весомость дремлющего внутри заряда и думая о том, как лучше потратить этот единственный заряд. Вскочить и с размаху забросить гранату в люк? Нет, не годится! Если промахнешься, то уже ничем нельзя будет поправить. Надо действовать наверняка!
Он осторожно подполз сзади, перешагнул через вытянутую руку Патаракина, поставил ногу на каток, другую — на ленивец, свободной рукой ухватился за скобу и очутился на броне. Пулемет умолк. В то же время убитый танкист зашевелился и опрокинулся в глубь танка.
Он вскинул гранату, но вдруг вспомнил, что не взвел ее. На каких-то полсекунды его охватило замешательство. И в это время люк изнутри захлопнули. Он прижался к холодной башне, затаил дыхание и стал прислушиваться. Внутри было тихо. Пулемет молчал. Казалось странным, что пулемет молчит, и он загрохал каблуками по броне. Резко, прерывисто и суматошно пулемет снова застрочил. И нельзя было понять, чего больше в этой беспорядочной пальбе — страху или бессильной ярости.
