Тогда мы решили переправить в Крутицу школьные дрова. Кланя убедила было учительницу оставить хотя бы кубометра три. Но мы перестарались и отвезли почти все, что было. Очень уж хотелось нам сделать для маленьких ленинградцев что-нибудь хорошее. И зима вроде бы пошла на убыль. По календарю даже весна уже настала. Да и солнце заблестело. Бабушка Аксинья наскребла в ларе немного отрубей и напекла жаворонков. Их надо было сбросить с дерева или крыши дома и весело пропеть:
Жаворонки, прилетите!
Красну весну принесите!
Но было не до песен, и мы поскорее жаворонков съели. И солнце скрылось. Опять завыла вьюга. Бабушка Аксинья говорила, что это оттого, что мы не покликали весну. А если бы хорошенько покликать, небось, и отозвалась бы, поборола бы загостившуюся зиму с ее противным холодом.
Дрова кончались. Мы с Пашкой помогали сторожихе Клане раскалывать клиньями последние самые сучкастые поленья. Кланя топила понемногу, чтобы только еду сготовить на двоих. Когда дрова совсем кончились, она взяла корзинку и отправилась на скотные дворы подобрать обглоданные ивовые ветки, которыми прикармливали коров и лошадей, и присмотреть, не попадется ли где сухой щепы. Тетка Василиса тут как тут.
— Ты что здесь крутишься? — спросила она строго. — Али потеряла что?
— Та я ничого. Я тильки на растопку. Затопила, а дрова гореть не хочуть. Я и побигла…
— Ну ладно, забирай растопку да скажи, как это ты, матушка, умудрилась: себе наела щеки, а учительницу вовсе заморила — краше в гроб кладут!
Подперев бока могучими мужицкими руками, тетка Василиса ждала ответа.
— Та разве ж я ее морыла? — вдруг разволновалась Кланя. — Так я ж ее пытаю, шо треба варити? Картошенницу, кашу бо галушки? А она мне: не треба ничого, треба сушить картошку. А хиба ж можно ее, этой бульбы, на целый город напасти? Та разве ж я ее морю? Она сама себя морит. Чужих людин жалеет, а себя нисколечко. Хоть бы вы повлияли на нее, товарищ председатель!
Тетка Василиса попыталась повлиять, но из этого ничего не вышло. В ответ на ее уговоры поберечь себя («На одной картошке долго не протянешь») учительница выхватила из подтопка чугунок, достала противень с сушеной свеклой.
— Вы только посмотрите! — требовала она, поочередно вынимая из чугунка крупные разварившиеся картофелины. — Это же роскошь! Один сплошной крахмал. А вот в этой самой невзрачной с виду свекле — сахар. Двадцать процентов сахара! Если бы я могла там кормить мою девочку картофелем и свеклой, она бы выжила.
